Товарищи китайские бойцы

Новогрудский Герцель Самойлович

Нет, лента не сохранилась. Николай Григорьевич, сопровождавший вместе со своим братом Константином гроб с телом Ноя из Владикавказа на родину, рассказал нам, как это случилось.

Меньшевистские власти Грузии не посмели отказать родным в праве похоронить Ноя Буачидзе на родине, но надругаться над трупом революционера посмели.

Когда машина с гробом Буачидзе, миновав границу, приблизилась к Тамаринской крепости, дорогу ей преградили помощник коменданта Мачавариани, священник Кавкасидзе и возбужденная толпа религиозных мракобесов.

— Не

допустим, чтобы продавшийся русским большевикам безбожник сквернил нашу землю, — кричал Кавкасидзе. — Мы от живых коммунистов избавиться не можем, а к нам еще мертвых везут…

Иначе вел себя помощник коменданта. Приняв начальственный вид, он строго спросил братьев Буачидзе:

— Что везете?

— Не что, а кого, — поправили братья. — Сами знаете, кто в гробу. Зачем спрашиваете?

— Затем, что проверить нужно. Хитрости большевиков известны. Своего Буачидзе вы, может быть, во Владикавказе похоронили, а здесь под видом покойника оружие повстанцам провозите. Открывай!..

Венки полетели на землю. Толпа стала топтать их. Мачавариани и Кавкасидзе подняли крышку гроба.

Лицо мертвого Ноя, когда гроб раскрыли, было таким спокойным, величавым и прекрасным, что неистовствующая, улюлюкающая толпа изуверов замерла. На площади наступила тишина. Кое-кто обнажил голову. Толпа стала расходиться.

Однако надругательство над мертвым уже свершилось. Растоптанные, изуродованные венки лежали в грязи. Среди них и венок с белой лентой, на которой золотом были выведены китайские иероглифы.

Траурная машина двинулась дальше. Но красочный холм из венков не возвышался больше над гробом. Ни одна памятная лента не была довезена до маленького домика в селении Парцхнали, где родился и вырос славный сын Грузии.

— Я знаю, что китайские бойцы очень любили Ноя, — говорил нам Николай Григорьевич. — Я помню венок, который они возложили на его гроб. Пусть не сохранилась от него траурная лента — память о дружбе Ноя с добровольцами из Китая все равно сохранилась.

13. Первое испытание

скоре после смерти Буачидзе из Грузии, как бы на смену Ною, спустился с гор на Терек революционный отряд бесстрашного Саши Гегечкори. Немногочисленный Владикавказский гарнизон пополнился испытанными, закаленными в боях грузинскими воинами, в большинстве своем коммунистами.

В бытность нашу в Тбилиси Вера Эрнестовна Гегечкори, жена А. Гегечкори, много рассказывала нам о своем муже. Опытный командир, человек хорошей большевистской закалки и кипучей энергии, он сразу стал заметной фигурой среди защитников Терека. Совет обороны республики, не освобождая Гегечкори от обязанностей командира отряда, назначил его военным комендантом Владикавказа и комиссаром революционного порядка.

Получив приказ о своем

назначении, Гегечкори сел на коня и поехал знакомиться с частями гарнизона.

Начал с Апшеронских казарм, где находились штаб Красногвардейского полка, первый батальон этого полка и склады с оружием; потом поехал в гаражи авто-броневого отряда; побывал на гаубичной батарее, которой командовал Федор Тасуй; выехав на широкий обсаженный цветущими акациями Александровский проспект, повернул коня к двухэтажному зданию, где помещался штаб китайского батальона.

Легко спрыгнув с лошади, новый комендант направился к резным дверям, возле которых, приставив винтовку к ноге, неподвижно стоял часовой.

Гегечкори протянул руку, чтобы открыть дверь, но часовой преградил ему путь:

— Хади нельзя, — коротко бросил красноармеец.

Комендант улыбнулся. Ему захотелось испытать китайского бойца. Еще до революции, во время ссылки в Челябинск, Гегечкори часто встречал в уральской глуши кули, работавших на рудниках и лесных делянках. Это были забитые, приниженные люди. Городовые и жандармы измывались над ними, купцы безжалостно их обманывали, подрядчики нагло обирали. И никогда со стороны китайцев Гегечкори не слышал ни одного слова протеста, никогда не видел, чтобы осмелились кули поднять руку на обидчика.

В Челябинске Саша случайна оказался свидетелем такой сцены: сгибаясь под тяжестью тюка, китаец носильщик брел по улице. Навстречу ему попался краснорожий, явно нетрезвый купчик. Поравнявшись с китайцем, купчик столкнул его с тротуара на мостовую. Носильщик упал.

Голубые глаза Гегечкори потемнели от гнева. Он подошел к обидчику, сильно встряхнул и, показав на валявшийся тюк, сурово сказал:

— Поднимите!.. Как вам не стыдно!

Купчик трусливо покосился на высокого, статного кавказца, стремясь избегнуть стычки. Но тут Гегечкори услышал за спиной умоляющий шепот китайца:

— Не надо, господина… Моя сама поднимет… пожалуйста…

С тяжелым сердцем вернулся Гегечкори домой и тут же сел за стол писать статью в либеральную челябинскую газету. Каждая строка пылала гневом. Саша описал случай, очевидцем которого был, и, возмущаясь бесправным положением китайцев, взывал к голосу общественности.

Статья напечатана не была.

И вот перед ним снова китайский труженик, даже лицом похожий на уральского носильщика. Сколько же сил и уверенности чувствуется в нем. Совсем другой человек.

Гегечкори сказал часовому:

— Я — военный комендант и комиссар революционного порядка. Пропусти.

— Ты — порядка, я тоже — порядка, — на ломаном языке произнес часовой. — Хади нельзя!.. Колоть буду, стрелять буду.

— Молодец, службу знаешь, — похвалил Гегечкори красноармейца.

Тем временем на голос часового из дверей выглянул дежурный. Он провел Гегечкори к командиру батальона.

Знакомясь, Гегечкори одобрительно сказал Пау Ти-сану:

— Кремнистые у тебя люди.