Товарищи китайские бойцы
Шрифт:
Угневенко сидел бледный, как полотно.
Но штабс-капитан был сравнительно мелкой сошкой. В письмах фигурировали имена покрупнее. Под одним, адресованным английской миссии, стояла подпись Локкарта — того, кто организовал покушение на Ленина, под другим в тот же адрес — подпись видного монархиста — Шульгина. Содержание писем не оставляло сомнений: Владикавказская миссия — гнездо шпионажа и контрреволюции. Были и еще документы. Но они касались уже не английской миссии во Владикавказе, а французской в Баку.
Значение документов, обнаруженных у засланного к нам белогвардейского агента, было таково, что Орджоникидзе 12 октября 1918 года телеграфировал Ленину:
«Во
— Все, что потом было, я уже не со слов Цинцадзе знаю, а своими собственными глазами видел, — рассказывал Кобаидзе. — В наш автоброневой отряд пришел приказ выслать броневик на Лорис-Меликовскую, к английской миссии. Поехал с бойцами. Приехали, смотрим: возле дома — красноармейцы, небольшое подразделение, в дверях, загораживая вход, стоит взволнованный и протестующий майор англичанин. Он не позволит войти в миссию, он не позволит никаких обысков. В его распоряжении есть нанятая миссией охрана — сто человек горцев. Они во дворе. Он им прикажет открыть огонь.
«Ах так, — говорит наш командир. — Только попробуйте, откроем ответный огонь. Даю вам десять минут на размышление».
Проходит Минут пять, и ворота вдруг раскрываются, на улицу с гиканьем высыпают люди в черкесках. Ну, думаю, сейчас начнется свалка. «Приготовиться!» — кричу пулеметчикам.
Но никакой свалки не произошло. Английская охрана просто решила, что нет смысла из-за денег рисковать своей шкурой, и пустилась наутек.
Мы их не задерживали.
Тут с крыши особняка заговорил пулемет англичан. Два красноармейца упали.
Тогда и мы открыли огонь. Но дом солидный, стены метровые, такую крепость пулями не взять.
А англичане чешут и чешут. Из пулемета, из винтовок, из револьверов… Со стороны послушать — большой бой.
Мы подвязали к булыжнику записку и бросили во двор. В записке говорилось: если не прекратите безобразий, подвезем гаубицу, начнем обстрел прямой наводкой. В том, что не остановимся перед этим, можете, дескать, не сомневаться.
Смотрим, револьверы затихли, потом — винтовки, потом — пулемет. Потом из трубы повалил дым. Ага, понятно, бумаги жгут. Еще через какое-то время двери открылись.
Когда мы вошли в гостиную, меня что поразило: камин. В камине куча тлеющего пепла, остатки недогоревщих бумаг и среди них обугленные уголки николаевских пятирублевок. Вот, думаю, до чего спаниковали: даже деньги со страху сожгли.
Но дело было не в панике. В камине горели не настоящие, а фальшивые пятирублевки. Их, оказывается, изготовляли в подвале миссии. Там же при обыске и клише нашли [12] .
* * *
Пока мы слушали повествование Павла Иосифовича Кобаидзе о драматических событиях, связанных с особняком на тихой Лорис-Меликовской улице, мысль сработала, что называется, обратным ходом. Вспомнился Шоу Чжен-вуан и его неприятности из-за фальшивой пятирублевки. Так вот, оказывается, откуда тянутся корни базарной истории! Захотелось разузнать подробности о Шоу и его злоключениях с николаевкой. Но
12
О клише для изготовления фальшивых пятирублевок, обнаруженном в здании английской миссии, см. книги М. С. Тотоева «Очерк истории революционного движения в Северной Осетии 1917–1920 гг.» и профессора И. Разгона «Орджоникидзе и Киров и борьба за власть Советов на Северном Кавказе». В последней использованы документы V тома материалов секретариата Главной редакции «Истории гражданской войны в СССР».
Однако веками проверенное правило — «ищите и обрящете» снова и снова оправдало себя. Кто-то сказал нам: в Беслане живет китаец Син-ли, человек здешний, коренной. Его генерал Фидаров еще с японской войны сюда привез…
Син-ли из Беслана нас заинтересовал. Мальчик китаец, привезенный на Кавказ осетинским генералом… Русско-японская война… Все это почти в точности повторяло то, что рассказывали нам о Пау Ти-сане. Нет ли между ними связи? Места те же, судьба та же: как знать, не раскроет ли бывший воспитанник бывшего генерала историю юности нашего героя?
Не раскрыл. Когда мы приехали в Беслан и встретились с Син-ли, выяснилось, что он знает о Пау Ти-сане ровно столько, сколько знает о нем любой старый владикавказец. Не больше и не меньше.
Син-ли рассказал нам о себе. Он жил с родителями недалеко от Порт-Артура. Шла русско-японская война. Весь гаолян на их крохотном поле начисто вытоптали солдаты. Как быть? Син-ли ушел в город, попался на глаза генералу Фидарову, чем-то приглянулся ему, и тот увез его в Россию, в свое близкое от Беслана имение.
В генерале говорило не столько человеколюбие, сколько трезвый расчет. Син-ли был крепким трудолюбивым парнем. Из него получился старательный и безответный батрак.
Потом генерал, совсем как в добрые старые дореформенные времена, решил сделать из Син-ли повара. Сина отдали в учение. Он стал тем, кем захотел его видеть барин.
Потом революция освободила молодого китайца от благодетеля генерала. Но годы почти крепостной зависимости сказались. Син-ли не был борцом, не вступил в Красную Армию, не пошел воевать за свободу, как воевали тогда в стране десятки тысяч его земляков. Он присмотрел во Владикавказе на Надтеречной улице подходящее помещение, нашел компаньона осетина, и скоро к десяткам ресторанов, духанов и шашлычных бойкого города прибавилось еще одно заведение подобного же типа.
Торговля шла неплохо. К Син-ли нашли дорогу солдаты Пау Ти-сана, — те, которых отпускали по увольнительной в город. Он готовил для них рис, пампушки, лапшу, овощи по-китайски, заваривал чай, как положено в местах, откуда чай взял свое начало, и китайцы красноармейцы охотно просиживали у него свободные часы. Син-ли перезнакомился так почти со всем батальоном.
Знал ли он Шоу Чжен-вуана?
— Шоу Чжен-вуан… Шоу Чжен-вуан…
Старик пытался вспомнить названное нами имя среди многих других имен, занимающих свое место в памяти. Стараясь ему помочь, мы задали наводящий вопрос, единственный, который вообще имели возможность задать: «У этого Шоу была какая-то неприятность из-за фальшивой николаевской пятирублевки. В комендатуру человек попал, может, помните?»