Товарищи в борьбе
Шрифт:
– В середине мая под Ромблевом завязалась схватка объединенных сил советских и польских партизан с немецкой танковой дивизией "Викинг", рассказывал Спыхальский. - Боевые действия приняли большой размах. Гитлеровские танкисты попали в тяжелое положение и вынуждены были вызывать на помощь авиацию. Но и она не спасла их от тяжелых потерь. Примерно через месяц после этого разгорелись бои в Липских и Яновских лесах, в Сольской пуще. Общее руководство действиями партизан осуществлял командир советского отряда полковник Н. Ф. Прокопюк. Бои продолжались две недели. Партизаны сковали кавалерийский корпус, три дивизии
Спыхальскому в тот же день предстояло выехать в Прагу. Дождавшись Корчица, он переговорил с ним и попрощался.
– А мне долго еще ждать? - обратился я к начальнику Главного штаба.
– Теперь уже скоро: на днях правительственная делегация возвращается из Москвы. Кстати, вы генерала Завадского не знаете? Он только что возвратился из Первой армии и может рассказать много интересного о боях на подступах к Варшаве.
Заместитель Главнокомандующего по политической части Александр Завадский имел звание генерала бригады. Я слышал, что в прошлом он подвергался жестоким преследованиям за революционную деятельность, неоднократно сидел в тюрьмах. Не знаю почему, но мне думалось, что он должен быть очень похож внешне на моего первого командира дивизии Квятека. Даже пришла как-то в голову несуразная мысль: посмотреть на руки Завадского - нет ли и на них следов от кандалов.
В сентябре 1939 года коммунист Александр Завадский эмигрировал в СССР. После вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз он вступил в Красную Армию. Участвовал во многих боях, в том числе и в битве на Волге. Он был одним из организаторов формирования польских частей в СССР и вместе с 1-й пехотной дивизией имени Тадеуша Костюшко пошел на фронт.
Когда я увидел его впервые, то убедился, что он действительно чем-то напоминает Квятека - то ли телосложением, то ли пытливым - через очки взглядом слегка прищуренных глаз, то ли таким же звучным голосом и характерным растягиванием слогов. Он встретил меня мягкой сердечной улыбкой, и я почувствовал симпатию к нему буквально с первого взгляда.
– Как вы себя чувствуете в новой обстановке? - спросил он, сразу же отбрасывая всякую официальность. - Говорите откровенно, без утайки. Многое необычно и, наверное, страшновато?
Я рассказал ему о своих впечатлениях и тревогах. Как, например, солдаты и офицеры могут встретить меня, хотя и поляка, но приехавшего из другой страны? Не вызовет ли у них протеста то обстоятельство, что мне поручено командовать ими и даже посылать на смерть во имя свободы Польши?
Завадский задумался, потом поднял голову:
– Беспокойство ваше напрасно, хотя и вполне объяснимо. Имейте в виду, что сейчас зарождается новая, народная Польша. Ее хозяин, польский народ, видит, что никто ему не помог в неравной борьбе с гитлеровцами, кроме благородных советских людей. И поляки высоко ценят эту помощь. Для них человек из СССР - всегда друг. А если он еще и поляк, то его тем более примут радушно. Можете верить. Я хорошо знаю своих сородичей. А если встретите недоброжелателей или же проявление ненависти с чьей-то стороны, то знайте, что эти люди отнюдь не являются представителями нашего народа.
Завадский помолчал, затем продолжал:
– Советские люди отнеслись ко мне и к тысячам моих сородичей как к своим друзьям-антифашистам. В Красной Армии никому не мешал тот факт, что я поляк по национальности. Нас объединяло с русскими нечто большее - классовая пролетарская солидарность. И я горжусь тем, что был солдатом великой армии, которая разгромила фашистов под Москвой, Сталинградом и Курском и гонит их сейчас на запад. Верьте, что и вас, советского гражданина, примут как брата. А вы еще будете потом гордиться тем, что сражались за освобождение нашей земли, за счастье польского народа!
Как часто я вспоминал потом эти слова, и как помогали они мне в трудные минуты!
Мой визит к Завадскому продолжался более часа, но я этого даже не заметил. Мы расстались друзьями и остались ими навсегда.
Наконец правительственная делегация возвратилась из Москвы. Итоги поездки радовали: Советский Союз взял на себя вооружение и оснащение польских войск. Оставалось быстрее закончить формирование 2-й армии. Роля-Жимерский, тоже побывавший в Москве, созвал совещание высших командиров. Он официально объявил о предстоящих формированиях и о помощи, которую Войско Польское получит от Советского Союза.
После совещания Главком задержал меня.
– Я должен представить вас председателю Крайовой Рады Народовой Болеславу Беруту и секретарю ЦК Польской рабочей партии Владиславу Гомулке.
Вышли на улицу, ярко освещенную солнцем. В небо над городом, в сторону фронта, проплыла армада советских бомбардировщиков. Мы залюбовались их четким строем. Мысли невольно перенеслись туда, где решались сейчас судьбы Европы. Роля-Жимерский улыбнулся:
– Скоро и вы там будете!..
Перейдя улицу, вошли в большой красивый Дом правительства. В скромно обставленном кабинете за большим письменным столом я увидел Болеслава Берута. Здесь же находился и Владислав Гомулка. Оба они казались очень утомленными. Особенно усталым выглядел Гомулка: ввалившиеся щеки и глубоко запавшие глаза выдавали его крайнее переутомление. Густые черные брови и высокий лоб подчеркивали бледность лица.
Гомулка первым подошел ко мне и, внимательно оглядев, с улыбкой сказал:
– Да вы, оказывается, великан!
В ответ я произнес какую-то конфузливую фразу..
– О, вы хорошо говорите по-польски! - оживился Гомулка и, обращаясь к Беруту, добавил: - Ну, как вам нравится новый генерал?
Все мы сели за круглый стол. Подали черный кофе в маленьких чашках. (В польских учреждениях, кстати, принято во время деловых бесед пить этот бодрящий напиток. Со временем я так привык к нему, что никогда не садился за письменный стол без черного кофе.)
– Расскажите о себе, - предложил Берут. - Где родились, кем были родители.
Я начал рассказывать о Хейлове, о том, как стал красноармейцем, о командире дивизии Квятеке, о всей моей жизни... Они внимательно слушали.
Уже прощаясь, Берут сказал:
– Польское правительство намерено предложить вам пост командующего Второй армией. Надеемся, вы примете это назначение?
– Считаю за честь командовать польской армией! - ответил я, склонив голову.