Товарищи в борьбе
Шрифт:
В этом воздушном бою погиб любимец польской армии русский летчик командир авиационного полка "Варшава" Иван Талдыкин{28} - "наш Ян", как любовно называли его авиаторы.
Летчики поклялись отомстить врагу за его смерть.
В тот же день я вновь вызвал авиацию, приказал нанести бомбовый удар по причалам порта и позициям зенитной артиллерии противника. И вот появились бомбардировщики с нашими опознавательными знаками. Басов стоит рядом со мной на вышке и держит связь с командиром группы Героем Советского Союза капитаном Китаевым:
– "Зенит", "Зенит"! Я - "Роза", я - "Роза"! Квадрат пятый, квадрат пятый. Цель номер два, цель номер два. Левее... Теперь ты над целью.
Вокруг самолетов заклубились облачка разрывов. Била немецкая зенитная артиллерия. Но уже после второго захода вражеский огонь заметно ослабел.
– Хорошо, очень хорошо, - подбадривал Басов летчиков...
Вдруг мы услышали в динамике голос Катаева:
– Попали в меня...
– Немедленно возвращайся на аэродром, - приказал Басов. - Слышишь?
– Вы меня не поняли. Я не ранен, только фюзеляж поврежден...
– Повторяю: немедленно возвращайся на аэродром!
– Я прошу разрешения у командующего армией остаться в воздухе. Я не ранен и у меня еще две бомбы в запасе. Только одна атака - за Ивана Талдыкина!
Я дал разрешение, и Басов бросил в микрофон:
– Атакуй, желаю успеха!
Китаев точно сбросил оставшиеся бомбы и, возвращаясь на аэродром, известил:
– Все в порядке. Обо мне не беспокойтесь - дотяну.
– Благодарю за мужество, капитан Китаев! - ответил я.
Когда я спустился вниз, меня ожидал приятный сюрприз: навстречу шел Кароль Сверчевский. Как всегда, веселый, улыбающийся. Мы крепко обнялись.
– Наконец-то... - говорю, оглядывая друга. - Куда путь держите?
– Тоже воевать! Наша вторая армия на марше, вошла в оперативное подчинение командующего 1-м Белорусским фронтом. Подготовлена она неплохо и вооружена отлично. Правда, боевого опыта у нас еще нет, но это дело наживное. Вот как раз и думаю прислать к вам командиров дивизий: пусть посмотрят, как полки в городе оборону прогрызают. Может, пригодится.
– Рад, что скоро обе польские армии будут сражаться на фронте. Хотя это и немного, но все же реальная сила.
– Две армии это не так уж и мало, - перебил Кароль. - Не забывайте, что в ходе этой войны наш народ понес очень большие потери и в людях, и в экономике...
Мы посидели, поговорили обо всем, вспоминая былое и общих знакомых. Затем расстались, не ведая, когда встретимся вновь.
– Так я пришлю командиров дивизий, - прощаясь, напомнил Сверчевский.
– Только быстрее, пока не заняли город...
* * *
Последние два дня бои были особенно ожесточенными. В ходе их польские воины полностью овладели второй оборонительной позицией. В наших руках оказались фабрика вблизи побережья, вокзал, весь городской парк и устье Парсенты. Вражеский гарнизон отошел на третий, последний рубеж, оказавшись блокированным на территории порта. У него осталась небольшая полоска земли шириной около трех километров и глубиной всего лишь метров восемьсот.
Решающий штурм я назначил на раннее утро 18 марта.
Казалось, все шло хорошо. И все же я волновался, беспокоило, не попытаются ли гитлеровцы уйти морем на кораблях.
– Смотрите, чтобы немец не улизнул из-под носа, - предупредил я генерала Кеневича, доложившего о готовности к штурму. - С вашего участка видно что-нибудь?
– Ничего не видно. Ливень и темнота - хоть глаз выколи...
После того как доложили о готовности Шейпак и Зайковский, мы с Каракозом вышли во двор подышать свежим воздухом. Было уже далеко за полночь. Дождь почти перестал, но небо, затянутое тучами, было непроглядно. Во мраке то и дело вспыхивали артиллерийские зарницы: противник стрелял из района порта.
– По-моему, огонь ведут только корабли, - прислушавшись, забеспокоился вдруг Каракоз.
– Кажется, вы правы, - ответил я, также настораживая слух. - Чертова погода, конца носа не видно!
В этот момент взвилась серия ракет.
– Боюсь, что немцы уже начали погрузку, - заключил я.
Мы поспешили в помещение штаба. Я тут же позвонил командирам дивизий, поделился своими опасениями.
В два часа ночи был дан сигнал к штурму. Сотни наших орудий произвели мощный огневой налет. Град стали посыпался на баржи, суда, боевые корабли противника. От бесчисленных выстрелов и взрывов стало светло как днем, и пехота двинулась вперед. Где по чердакам и подвалам домов, где по улицам она устремилась к порту. Бой был скоротечный, но кровопролитный. Ошеломленные гитлеровцы сперва оказывали упорное сопротивление, но вскоре начали группами сдаваться в плен. Уйти в море им не удалось.
18 марта древний Колобжег вновь стал польским.
Бои за город длились десять дней. За это время противник потерял убитыми около 5000 и пленными 6292 солдата и офицера.
Нашим войскам достались богатые трофеи. Только подсчет их занял несколько недель, а для перечисления всего захваченного оружия и военного имущества потребовалась бы толстая конторская книга.
Чувствительные потери понесла и польская армия: около 1000 убитых, более 2500 раненых.
* * *
Из множества виденных мною освобожденных городов Колобжег, пожалуй, пострадал больше всех: в руины было превращено 90 процентов городских зданий.
Осмотр Колобжега мы начали с железнодорожного вокзала, до которого добрались с трудом. На путях стояли сотни теплушек - в них старики, женщины, дети. Мы подошли к одной из теплушек.
– Откуда вы? - спрашиваю.
Никто не отвечает. Я повторяю вопрос, в упор глядя на худощавого лысого мужчину. Тот только беззвучно шевелит губами. Наконец слышу сдавленный голос:
– Гитлер капут...
Стоящая рядом женщина осмелилась и объяснила, что в эшелоне собраны немцы, бежавшие из разных городов Померании и Восточной Пруссии.