Товарищи
Шрифт:
— Через вентиляционную трубу, — объяснил Жутаев.
— Мы, как ангелы, товарищ мастер, сверху спустились! — весело сказал Сережа.
— А почему через вентилятор? — удивился Селезнев.
— Дверь была заперта, Дмитрий Гордеевич.
— Надо было взять у Мазая ключ.
— Значит, ключ был у него? — спросил Жутаев.
— У него.
— Он… не дал. Сказал, что нет у него ключа. Мы просили с Борисом.
— Как же могло случиться, Мазай, что вы решили сорвать большое дело, подвести своих товарищей? Говорите! — потребовал мастер.
Освещенный ярким снопом света, подавшись
«ПРОПЕСОЧИЛИ»
Идя в цех, Мазай предполагал, что разговоры о вчерашнем случае не прекратятся весь день, но никто — ни мастер, ни Борис, ни Сережа, никто другой из ребят ничем не напомнили Мазаю о неприятном происшествии. Это вызвало у Мазая тревогу. После долгого раздумья он пришел к выводу, что непонятное молчание можно объяснить двумя причинами: или на его поступок не обратили внимания, или, наоборот, мастер сообщил обо всем Колесову и теперь нужно ждать вызова к директору. А такого финала Мазаю никак не хотелось.
Мысленно Васька ругал себя, но не за скрытие ключа, а за то, что так легко «поймался на удочку»: поверил Жутаеву и Сережке, будто они уходят спать, не проследил, куда они пошли со двора, и дал им возможность «околпачить» его. Ругал он себя и за то, что не сумел вывернуться перед Селезневым и своим дурацким молчанием признал вину. Чтобы хоть немного выгородить себя, он решил вечером пойти вместе с Жутаевым работать за Олю. «А если будут придираться, — думал он, — то скажу: ключа, мол, не дал потому, что хотел подшутить. И все».
После обеда, взяв гитару, Мазай, пошел в красный уголок. На пути его встретил Васька Жабин.
— Тезка, привет! — крикнул он и торопливо сунул Мазаю руку. — Я к тебе бегу.
— А я в красный уголок.
— Правильно, не поддавайся! Делай вид, что и не замечаешь! А потасовочку — клянусь, тезка, нашей дружбой! — мы вместе им устроим. Положись на меня. Будут, гадюки, помнить! — Жабин погрозил кому-то кулаками.
Мазай не мог понять, о чем говорит Жабин.
— Какая там еще потасовочка? Чего ты мелешь?
— Тезка! Дорогуша! Ну, просто родительская головомойка для воспитания. Устроим, будь уверен! Ты только скажи: есть у тебя предположение, кто это накапал?
— Куда накапал? У тебя с головой всё в порядке?
— Вроде как норма. А что?
— Не похоже. Какой-то бред сивой кобылы.
Тут Жабина осенила догадка:
— Тезка, ты заходил сегодня в красный уголок?
— Нет. Только иду.
— А-а-а! — с сожалением протянул Жабин. — Тогда все понятно. Пострадавший узнает последним. — Он вцепился в руку Мазая и, не скрывая озлобления, зашептал: — В училищном «Крокодиле» тебя так пропесочили, такое клеймо на тебя поставили, что веришь, Вася, у меня и то сердце трепыхается. Там такое наврали… узнать надо, кто это специализируется, и как следует сделать выводы: критиковать критикуй, а за вранье…
— О чем пишут? — прервал его Мазай
—
Мазай быстро зашагал к красному уголку. За ним, еле поспевая, торопился Жабин.
— И знаешь, тезка, есть такие дураки, что верят и ругают тебя напропалую. А я горой стою, всем заявляю: головы поотрываю тем, кто будет капать на Мазая.
В красном уголке ребята толпились у витрины с сатирико-юмористическим листком «Крокодил».
— Эй, друзья! — крикнул Жабин. — Пропустите пострадавшего! Пошли, Вася, поближе.
— Ты не слишком обо мне старайся, я не больной и сам проберусь, — недовольно буркнул Мазай, сбросил со своего плеча руку Жабина и начал проталкиваться.
Его молча пропустили к витрине. Разговоры примолкли. Ребята внимательно следили за Мазаем.
В рамке за стеклом висел свежий номер листка. В нем была всего одна статья с четко выписанным заголовком «Зазнавшийся староста». В конце листка пестрело несколько акварельных рисунков. Мазай сразу же заметил, что в центре каждого рисунка изображен человек в полосатой тельняшке, с татуировкой на руках. Не прочитав еще ни слова, по одним лишь рисункам, он понял, о ком написана статья, и хотел было тут же уйти, не читая. Но ноги не двигались с места, голова стала тяжелой-тяжелой. Мазаю показалось, что вот-вот она перетянет в сторону и он упадет на пол. Васька крепился, старался устоять на месте, ему хотелось, чтобы окружающие не заметили этой слабости, но скрыть ее было почти невозможно.
— Ты, тезка, спокойнее, — будто откуда-то издали донесся до Мазая голос Жабина. — Прочитай просто для сведения, чтобы знал, как люди врать умеют. А разговор с этими писателями мы можем и без тебя устроить. Вишь ты, прозаики нашлись, Львы Толстые…
Мазай начал читать… «Долго Мазая считали хорошим старостой, хвалили его везде и захвалили… Вовремя не указали ему на недостатки, он оторвался от товарищей, зазнался, превратился в эгоиста, стал думать только о себе, о своих личных интересах…» Взгляд Мазая скользил, прыгал по строкам. Васька не вникал в смысл отдельных слов и потому не все понимал. Наконец он дошел до того места, где рассказывалось о вчерашнем случае с ключом…
Пока Мазай читал, Жабин, колотя себя кулаками в грудь, уже многим ребятам успел рассказать, что Мазай не только не обижал Ольгу Писаренко, но всегда брал ее под защиту и любому ее обидчику готов был посчитать ребра. И сам Жабин однажды был свидетелем, как Мазай чуть не всыпал одному голубчику.
— Тезка! — закричал он, увидев, что Мазай прочитал статью. — Скажи: вранье? По злобе на тебя написали. Верно? Есть на свете такие черные вороны! Заклевать человека могут.
Все ждали ответа Мазая…
— Ты чего же молчишь, Васька? Говори!
Мазай не мог не узнать голоса. Он обернулся и почти рядом с собой увидел Сережу.
— Вот кто написал!.. И Жутаев! — сказал Васька, обращаясь к Жабину. — Вдвоем они!
— Правильно. А раз угадал — скрывать не буду. Статью написали мы с Борисом.
— Эх, вы! Друзьями называетесь! — крикнул Жабин и притиснулся поближе к Сергею. — Человек ремесленное заканчивает, а вы его на все училище опозорили. Думаешь, такие дела бесплатно проходят?