Тоже Sapiens
Шрифт:
– Ассистент, а ты можешь сделать… ну, типа световой капсулы что-то? Усиливать освещение там, где я иду.
– Кончено. Какого уровня освещение вам нужно?
Я открыл дверь полностью:
– Начни включать, постепенно. Я скажу, когда хватит.
Тусклые световые панели стали медленно разгораться.
– Достаточно. Даже чуть приглуши… Да, вот так.
Я закрыл за собой и пошёл гулять по надмодулю.
Пугающая пустота его, к которой я за эти недели привык, во время корабельной ночи снова стала действовать на меня. Если днём эту пустоту наполняли хоть какие-то, редкие, тихие, неясные, но звуки, то сейчас не было и этого. Теперь единственным шумом в коридорах и залах были лишь мои шаги и эхо от
Но я всё равно бродил по кораблю, создавая в нём хоть какие-то звуки, я шёл и ассистент зажигал надо мной неяркий свет, и потому я чувствовал себя так, словно в том и была моя миссия: изгонять из опустевших помещений тьму, тишину и безжизненность, хотя бы ненадолго.
Я задержался в баре. Он, тоже пустой, тёмный и заполненный густой тишиной, казался единственным настоящим тут… В том смысле, что когда в помещении, рассчитанном принимать и радовать пассажиров, никого нет, оно кажется… бессмысленным. Искусственным, декорацией. Тренажёры в зале - бесполезными макетами, вода в бассейне — стеклянной имитацией.Игрушки в детской — голограммами. Нет, можно самому и покачать пресс, и нырнуть, и даже поднять с пола какую-нибудь яркую стилизованную зверюшку… Но в этом всём не будет смысла, а значит и жизни. А значит, и настоящего во всём этом не появится. А вот в баре… в баре можно выпить, и выпивка, пусть и употреблённая в одиночку, окажется ох, какой настоящей.
Сегодня я не пил, нет. Но я сидел за столиком, смотрел на полки с выпивкой и ощущал, что всё тут реальное, просто временно пустующее.
Часы я забыл надеть, но ассистент услужливо подсказывал время. Шатался я уже прилично. Даже чувствовал сонливость, но в каюту не пошёл. Стал опять бродить по кораблю, вроде бы бесцельно… Но на самом деле вышел к коридору, что вёл в оранжерею. Она светилась в его дальнем конце.
– Ассистент, почему там свет горит?
– Распоряжение ветеринара, - спокойно ответил он. И неожиданно добавил.
– Видимо, какой-то очередной эксперимент над флорой и фауной.
– Хм.
– Меня теперь удивлял не свет, а то, что он высказал предположение. Жаль, мастер по псевдоинтеллектуальным системам в анабиозе, спросил бы у неё, откуда у бортового компьютера такая прыть в построении предположений.
Я посмотрел на свет, яркий, дневной, и пошёл туда, словно ноги сами меня понесли.
Приматы были у самого входа. Все трое. И три симбионта были тут же. Собравшиеся вместе, они делали одно общее дело: жрали убитое и выпотрошенное ходячее дерево.
Тело с широко распахнутым тёмным нутром не вызывало ни малейшего отвращения. Во-первых, хоть и морфологически близкое нашим животным, но всё же явно инопланетное, ходячее дерево никогда не воспринималось как живое существо. Во-вторых, кровь их, какого-то дикого, абсурдного цвета, натёкшая под тушу, покрывавшая всю зияющую темнотой вскрытую полость, все органы, всё мясо под кое-где убранной шкурой; густо лежавшая на пастях и верхних лапах приматов — она и как кровь-то не воспринималась. Скорее походила на краску, и жутких ассоциаций не вызывала. Неприятно было только смотреть на то, как самый большой из приматов, тот самый высокий самец, вырезает из туши неприродного цвета куски и либо жрёт их сам, либо отдает своим собратьям. Или вообще швыряет снующим в ожидании подачки симбионтам.
На меня твари не обратили внимания, даже когда я подошёл… Почти не обратили. Самка сказала что-то самцам, те посмотрели наверх, на клетку, висящую под потолком, младший самец ответил что-то, и они продолжили жрать, тщательно, старательно, с трудом пережёвывая мясо. Сырое мясо и у нас-то жёсткое, а у этих… У меня даже суставы челюсти заныли, когда я представил, как я бы ел эту твёрдую плоть. Не было ни отвращения, ни позыва к рвоте, только ощущение того, что жевать это — адски тяжело.
– Посмотри направо, навигатор, - произнёс голос боцмана в динамике-серьге.
– Направо и наверх.
Я поднял голову: на опоясывающей оранжерею подвесной галерее он был со старпомом. Я поднял руку, приветствуя, пошёл было к лестнице, но боцман остановил:
– Погоди… мы сами спустимся.
– Не хотели их беспокоить, - пояснил старпом, здороваясь, когда подошёл.
– А потом смотрим: тебя не боятся.
Боцман тоже поздоровался и стал внимательно наблюдать за приматами:
– Жаль, не видел, как они его ёбнули.
– Я могу запросить у ветеринара записи… для тебя, - чуть брезгливо сказал старпом.
Боцман то ли не уловил тона, то ли проигнорировал:
– О, правда? Спасибо.
– Он даже привстал на носки, разглядывая.
– С конфликта на Бархатной такого зверства не видел. Прям… ух! Природная жестокость в чистом виде.
– Слетай на сафари на Заповедник, - равнодушно предложил старпом.
– Да сафари… был я. То совсем другое. А тут вон… жрут… Убили, чтобы жить. И никаких эмоций, просто раздобыли себе обед. Класс.
Старпом тоже следил за приматами, но с каким-то своим интересом. В нём не было восхищения, как у боцмана, или любопытства, какое наверняка было у меня. Его интерес был холодный, прагматичный. Прикладной.
– А что, боцман, как думаешь: есть у них разум? Вроде нашего.
– Есть, - очень быстро, не отрываясь от зрелища, словно отмахиваясь, ответил он. Но потом пояснил.
– Композитные орудия делают — разумны. Чтоб там не говорили ваши мозгляки.
Старпом словно бы попробовал эту мысль и согласился:
– Пожалуй. Только даже не орудия, а огонь. Огонь они знают… Только сейчас почему-то не используют.
Он резко повернулся ко мне:
– А ты что думаешь? Разумны?
Я вдруг понял, что ни он, ни боцман не знают, что было на пути к экватору. Я даже захотел сказать, что не мне судить… Но потом придумал:
– Речь. Сложная очень, не как у животных.
– Кстати да, это тоже, - сказал старпом задумчиво и уважительно.
Он попыхтел что-то себе под нос, раздумывая. Потом выпрямился, оправил китель и сказал строго:
– Так. Поздняя ночь, а вы тут шатаетесь, смотрите, как эти твари жрут. Давайте, по каютам.
Мы спорить не стали. Боцман только поёрзал на месте, выбирая наиболее удачный ракурс для последнего взгляда. Потом развернулся и с сожалением сказал:
– Надо будет завтра посмотреть, что со скелетом сделают… Пойдемте. Или… - он посмотрел на меня и вспомнил.
– А, ты ж в люксах для анабиозников.
– Да, там.
– Ответил за меня старпом, - Ты иди, а мне надо с навигатором про курс пару слов… обсудить.
– А, ну давайте. Доброй ночи.
Боцман попрощался и беспечно пошёл.
Старпом терпеливо провожал его взглядом. Я не выдержал и сказал:
– Старпом! Там по курсу всё отлично, я на вечерней сверке…
– Да с курсом всё нормально. Я знаю, я про другое… Ты вот что… Завтра я дам приказ, капитан согласна будет: ветеринар начинает подготовку к анабиозу. Это неделя где-то, сам знаешь. Ветеринар будет дорабатывать… в меру сил и возможностей. А потом я закрою оранжерею для любого посещения. Визуальное наблюдение на офицерах и враче — у неё есть смежные квалификации. Хватит тут зоопарк устраивать. Но учти вот что… ты же эту неделю будешь всё равно ходить. Так вот… последи за боцманом? Не пристально, но присмотри. Он сюда каждую ночь ходит, на приматов пялится. Я сегодня что пришёл-то: мне оповещение было. Как бы он… не натворил чего, ага?