Тоже Sapiens
Шрифт:
Я слышал, что его покалечили, но увидев своими глазами - растерялся, ощутил то ли неловкость, то ли вину и замер в дверях. Матрос-три этого не заметил. Он направился сразу к товарищу, на ходу говоря:
– Смотри, что навигатор нам подарил! Неразбавленные, хочешь?
– При этом он поднял пузырёк над головой и слегка покачал им, зажав двумя пальцами.
Первый, услышав третьего, чуть дёрнулся и повернул голову в нашу сторону. Присмотрелся, грустно улыбнулся:
– Привет, навигатор. Спасибо, королевский подарок. Да ты проходи.
Матрос-три повернулся и,
– Давай-давай, проходи, чего как неродной. Мы тут сейчас чего-нибудь...
– Он стал оглядываться, потом вспомнил и оживился ещё больше.
– О, слушай! У нас же эти есть, которые на хлебе... Вкусные.
Он прошёл к своей койке и продолжил, понизив голос:
– Боцман с коком договорился, для нас приготовил. Прикинь, отлично готовит мужик.
– Батя, - согласился матрос-один.
– Да я не хочу, - попытался я отказаться.
– Ты не скромничай, - мягко сказал матрос-один, даже чуть поморщившись.
– Ты вон какой здоровенный, тебе рубать надо за двоих.- Он чуть помолчал и закончил задумчиво.
– Тело надо любить и лелеять.
Я смутился ещё сильнее и сдался:
– Ну, хорошо, давайте... Спасибо.
– Третий неспешно доставал из мини-холодильника и открывал судки с едой. Чтобы не стоять, как дурак, я предложил первому.
– Хочешь… капли-то?
Он молча, грустно очень, показал, что нет. Я испытал лёгкое облегчение.
А потом увидел работающую реанимационную капсулу младшего инженера. Такую же, как в нашем модуле. И меня непонятно почему потянуло к ней. Я дёрнулся было подойти, но остановился.
– Подойди-подойди, - одобрил матрос-один, заметив это.
Я почувствовал, как горят уши, и пошёл. Матрос-три как раз закончил возиться с угощением и тоже направился к капсуле. В руках у него были какие-то румяные зажаренные бутерброды. Остановившись, он первым делом вопросительно показал один товарищу. Тот поморщился в том смысле, что не хочет.
– Держи, - предложил тогда матрос-три мне.
Я взял из вежливости, но есть не стал. Я смотрел в капсулу.
Под защитным стеклом лежал голый младший инженер. Вернее, на нём не было одежды, но бёдра его как шортами были закрыты эластичным подгузником с выводящими трубками, а грудь и плечевой сустав были туго стянуты бандажами. Грудь дополнительно покрывал тонкий светло-синий каркас, видимо, из-за сломанных рёбер. Такой же каркас, только с ячейками поменьше, оплетал и его шею неестественного из-за гематомы цвета. Голова тоже была перевязана, просто чистыми бинтами. Скорее всего, ему пришлось делать трепанацию. А лицо парня накрывала маска, тоже с трубками: для подачи питания — тёмно-синяя, а кислородная гофрированная - прозрачная, почти невидимая.
Я вдруг понял, что эти пару дней мне не давало покоя, когда я смотрел на сокоординаторшу в такой же капсуле: то же самое было и в облике младшего инженера. Они оба не выглядели мёртвыми, нет. Вполне здоровый, парадоксально для их положения, но всё же здоровый цвет лица и вообще кожи. Они не были похожи на мёртвых. Но они не были похожи и на спящих. Что-то неуловимое, совсем-совсем слабое, я сам не мог понять, что именно, но что-то отличало их кому от обычного сна. И это очень тонкое, слабо осязаемое, непривычное состояние вызывало какое-то неуловимое беспокойство, растерянность. Зависшие даже не между жизнью и смертью, но между сном и смертью…
– Голыми лапами уработал… - Тихо и задумчиво сказал матрос-три.
– А ведь у них простейшие орудия есть… - И откусил смачно от своего бутерброда.
Я есть не мог. Не потому что было противно: тело младшего инженера не выглядело отталкивающе изувеченным. Но перекусывать прямо перед ним казалось кощунственным.
Я отвернулся и поискал глазами подходящий столик:
– Я… на обратном пути съем, парни.
– С непривычки, - понимающе ответил матрос-три.
– Давай.
– Он забрал угощение.
– Идёте куда-то?
– спросил матрос-один.
– Да, в оранжерею… Хотим посмотреть на ублюдков.
– Я б тоже… посмотрел, - мрачно ответил покалеченный мужчина.
– Тогда знаешь… закапай мне глаза. И дай бутерброд.
Я дождался, когда матрос-три поможет первому со всем, и мы вдвоем прошли через пустующие, тихие и тёмные модули к проходу. В переходах было тоже темно и пусто, очень пусто. Здесь, в буксируемой части, рассчитанной на сотни отдыхающих, было слишком, пугающе стерильно. Нехватка жизни, снующей, работающей или отдыхающей — не важно, ощущалась особенно остро. Помещения, которые должны были быть полны народу, но сейчас пустующие, казались признаком чего-то ужасного, трагичного. Необитаемость воспринималась как неправильность, причём жуткая, ужасающая. Я даже поёжился слегка.
Спасало немного, как ни странно, что света было мало. Если бы эти залы и переходы были ещё и хорошо освещены, неправильность ощущалась бы острее.
Эта мысль получила развитие, когда мы свернули в очередной проход и увидели-таки на другом конце оранжерею. Переделанная и полная теперь настоящих чудовищ с чужой планеты, она была буквально залита светом. В ней даже отсюда чувствовалась жизнь, но нехорошая, опасная. Агрессивная.
– Свет в конце туннеля, - сказал тихо матрос-три.
– Не боишься их, точно?
Он только беспечно и одновременно успокаивающе махнул рукой. Но всё же я заметил, что идём мы по последнему коридору чуть медленнее.
Мы вошли в слепяще-светлый опоясывающий шлюз без проблем и оказались как раз напротив основной секции, условно названной «приполярной».
Вообще, круизный надмодуль, который мы буксировали, по своим габаритам должен был иметь оранжерею только четвёртого класса. И то, лишь потому, что он был пассажирским, потенциально - продлённого полёта. Но здесь оранжерея была максимального, пятого класса. И выращивали тут, в норме, не столько сельскохозяйственные виды, сколько декоративные. А мы переделали её под транспортировку инопланетной флоры и фауны, причём специально разделили на четыре неравные секции: приполярную, две центральные - западную и восточную — флора-фауна на материке отличалась даже в зависимости от долготы - и экваториальную. Для разнообразия.