Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 г.
Шрифт:
Нищий ждал его днями напролет, но мужчина больше не появился. Спустя какое-то время к нему приблизился человек и представился прежним другом, но нищий сразу раскусил обман. «Нет! – вскричал он. – От него разливался приятный запах, его еда была размягченной, чтобы я, беззубый, смог ее прожевать. Ты – это не он!» Мужчина признался, что является сподвижником прежнего благодетеля и пришел выполнить его доброе дело, но не хотел тревожить слепого старика грустным рассказом о смерти. «Кто же он был?» – спросил нищий. И, узнав, что много лет пророк лично приходил кормить его, а затем терпеливо выслушивал ругань в свой адрес,
Христофор, наслушавшись нравоучительных бесед, на следующий день вызвался помогать мне на прогулке с младшими детьми. И пока на ближайших подъездах я расклеивала объявления о поиске работы, он подошел к бомжу, дремлющему на остановке, и, порывшись в карманах, высыпал ему в руки мелочь. При этом мальчишка несколько раз оглянулся, дабы убедиться, что за ним никто не наблюдает.
Дома, на теплой кухоньке, под грохот радио «Эхо Москвы» Лев Арнольдович беспрестанно глушил коньяк и обдумывал хитрый план. Его супругу увели из квартиры правозащитные дела, а он размышлял над тем, как посетил посольство Израиля, что на Большой Ордынке. Там ему объяснили, что воссоединение с предками возможно, только если найдется справка с печатью, которая подтвердит, что перед ними настоящий еврей.
– Что же нам, горемыкам, делать? Как попасть на землю обетованную? – вздыхал Лев Арнольдович.
– Как что, папа? – удивился Христофор. – Разве мы не пираты? Давай возьмем их штурмом!
– Правильно! – возликовала Глафира. – Нужно митинговать у посольства! Станем в пикет, как мама на Пушкинской площади!
Я отыскала в буфете пакет с крупой и теперь перебирала ее, чтобы сварить.
– Неужели у вас нет бумаги, что вы еврей? – спросила я Льва Арнольдовича.
– Нет! – жалобно воскликнул он. – У Абрама имелась справка, что его бабушка – еврейка, а у меня нет даже таких документов. Мою маму записали русской, боялись преследования в СССР.
– Но родилась она еврейкой?
– Да! До девяти лет она носила другое имя, потом записали русской. Я делал запросы по архивам, в ответ – отписки или тишина.
– Надо быть решительными, делать революцию! – встряла в разговор Ульяна.
– Говорю же, идем брать посольство штурмом! – твердил Христофор.
– Это, кстати, идея… – Лев Арнольдович размечтался. – Возьму-ка детей, Аксинья будет кусаться, а остальные громко причитать: «Пустите нас в Израиль, мы евреи!» Пресса набежит! «Новая газета», ВВС… Не выкрутятся! И отправят нас в Израиль! Пособия дадут, пенсии… Аксинью в приют для душевнобольных устроим, пусть о ней заботится хорошее государство…
– Еще вы можете продать одну из московских квартир и купить себе виллу на берегу Средиземного моря, – подсказала я.
– Если бы хоть одна квартира принадлежала мне! Продал бы ее и сразу уехал из России. Но Марфа Кондратьевна не позволит. Она хочет в России жить и всё контролировать. – Лев Арнольдович помрачнел и обратился к детям: – Маме о нашем плане ни слова!
– Клянемся, папа! – пообещали они.
Объявившаяся к двум часам ночи Тюка поведала, что насилу вырвалась из милицейского участка, и стала агитировать нас идти в церковь на ночное стояние. Христофор, услышав предложение матери, затопал ногами и отчаянно завизжал. Ульяну и Любомира я уложила, они уже спали. Я велела Христофору немедленно прекратить истерику, а он притворно завыл и наврал матери, будто я шлепнула его полотенцем.
Глафира отругала брата:
– В ночь на Крещение в тебя, Христофор, вселились черти! Полина к тебе даже близко не подходила!
Марфа Кондратьевна обиделась на слова дочери и велела ей собираться.
Когда мать с закутанными в зимнюю одежду детьми вышла в подъезд, Христофор заявил:
– Я передумал идти в церковь! Буду до утра играть на компе! – после чего ускакал, предварительно свистнув у Тюки ключ от кабинета.
Лев Арнольдович только руками всплеснул. Марфа Кондратьевна и Глафира уехали.
– Трата-та! Замочу! Ухвачу! Но свое получу! – доносилось от компьютера: там под руководством Христофора стреляли виртуальные танки и вертолеты.
Мне удалось выманить его из кабинета в пять утра. После этого я смогла распечатать лекции по психологии и начала готовиться к экзамену, но заснула прямо в кабинете за столом.
И приснился мне сон: два полюса Земли в виде прицела. Я находилась в Арктике.
– Внутри полюсов есть саркофаги, – сказал межгалактический капитан, появившись прямо изо льда. – Саркофаги созданы из космического металла, каждый в виде двух капсул, что схожи с пир'oгами народов Океании. Капсулы наверху и внизу спаяны между собой. В одной из них – исполинский мужчина, в другой – исполинская женщина. Они пребывают в состоянии самадхи. Их энергия питает ваш мир. Они – Семёна. Садовники «посадили» их, чтобы на Земле взошел человеческий род.
Длинные саркофаги открыли и мне показали гигантов. Мужчина был смуглым, а женщина, наоборот, с европейским типом внешности.
– Запомни, Полина, – сказал межгалактический капитан. – Время на полюсах Земли течет по-другому. Оно изменчиво, чтобы сохранить корни.
Утром Аксинья решила залечь в ванне. Обычно она там ела пену или порошок, но в этот раз проворней оказался Лев Арнольдович. Аксинья начала стучать в дверь и возмущенно мычать. Христофор поддел ножиком защелку, чтобы Аксинья убедилась, что ее не обманывают и в ванне сидит отец.
Марфа Кондратьевна, вернувшись из церкви, стала хохотать над проделками сына, и я проснулась.
– Зрелище малоприятное! Закройте дверь! – закричал Лев Арнольдович.
– Конечно, малоприятное! Ты, папа, купаешься без пены! – подтвердил Христофор, сунув нос в ванную.
Аксинья, оставив желание помыться, бросилась в незапертую кухню на запах. На лавках стояли черные полиэтиленовые пакеты, доверху набитые бутербродами и фруктами.
– Мы с Глафирой их из церкви принесли! – похвасталась Тюка. – После службы там накрывают столы для прихожан. Дают бутерброды с колбасой! Я на ночные стояния всегда запасаюсь пакетами. Как только служба заканчивается, сгребаю со столов добычу. Многодетной матери никто слова не скажет!
– Ясно! – меня разобрал смех. – Вы – мать-добытчица! Дети, едва проснувшись, побежали на кухню и уже усиленно жевали. Аксинья запихивала в рот сразу по дватри бутерброда и проталкивала пальцами внутрь, чтобы побыстрей проглотить.
– Мне оставьте! – кричал Лев Арнольдович из ванной. Насытившись, Христофор стал приставать к Глафире:
– Не дам спать тебе, монашка! Не дам!
В коридоре трезвонил домашний телефон. Зулай набрала мне откуда-то с другой окраины Москвы.
– Полина, я живая. К Марфе Кондратьевне не приеду.