Традиционное искусство Японии эпохи Мэйдзи. Оригинальное подробное исследование и коллекция уникальных иллюстраций
Шрифт:
Справа от статуи Будды находится небольшой торговый лоток, какие мы часто видим в культовых местах Японии. Этим лотком заведует жрец, который торгует рисунками священного изваяния, картами района, амулетами для отпугивания злых духов, изображениями любимого в Японии бога удачи Дайкоку и другой духовной печатной продукцией. Цена на такие вещицы назначается практически символическая, тогда как продаваемые фигурки в некоторых случаях представляют большой интерес, так как дают представление о происхождении определенных символов, общих для буддизма и христианства. Злые духи, защиту от которых можно купить в виде амулетов, представлены практически во всем своем многообразии. Но амулеты выглядят для меня всего лишь клочками бумаги длиной приблизительно 10 см и шириной 2,5 см, свернутыми так, чтобы их невозможно было расправить. На них указывается имя злого духа, от которого амулет должен уберечь, и стоит красная печать храма. Один из оберегов, купленных мной, предназначался
На обратном пути мы посетили храм, которому придается огромное значение, украшенный изображениями пятисот учеников Будды (и выглядят они по-настоящему странно), а также тремя великолепными произведениями резьбы по дереву, изготовленными одним из величайших известных когда-либо в Японии резчиков, и красивыми образцами решетчатых конструкций.
Мы уже собрались было покинуть это здание, когда наш переводчик с умиротворенным и взволнованным лицом привлек наше внимание к изображению прямо перед нами и воскликнул: «Сияние! Сияние!» Теперь до нас дошло, что он пытался объяснить нам, когда мы разглядывали великого Дайбуцу, так как голову его фигуры окружал нимб, а то, что мы увидели на плечах колосса, было крепежом для этого приложения к главной достопримечательности городка Камакура.
Мы едва расселись по нашим рикшам, когда наш переводчик настоял на том, чтобы мы заглянули в чайный павильон, полностью проигнорировав все наши протесты и заявления, что мы как раз недавно плотно подзакусили. Притом что он разделил с нами трапезу, показавшуюся нам вполне достаточной, предложенного в чайном павильоне пирога и чая ему показалось мало, и он заказал дополнительно три сырых яйца, которые ему тут же принесли на блюдце с соевым соусом. Вынув яйца из блюдца, он положил их на пол, потом взял одно, разбил скорлупу, вылил его содержимое на блюдце, слегка сдобрил соевым соусом, поднес блюдце ко рту и проглотил приготовленную жижу, как мы глотаем устрицу. Покончив с оставшимися яйцами таким же манером, наш переводчик выпил несколько чашек чая, после чего спокойно сообщил нам, что готов к продолжению путешествия. Эта маленькая причуда нашего тол кового переводчика заслуживает упоминания потому, что японцы действительно едят часто и понемногу. Японию совершенно справедливо называют страной разумных мелочей. Самыми красивыми изделиями японцы считают те, что, как правило, малы размером: оголовок трости или нэцке – брелок кисета часто представляют собой настоящее произведение искусства самого причудливого творческого полета, а изысканные японские блюда подают очень маленькими порциями. Быть может, как раз деревенский воздух вызвал у нашего проводника необычайно здоровый аппетит. На наш вопрос, сколько нам следует заплатить за угощение, переводчик объяснил очередную особенность японского этикета: выставление счета посетителю считается величайшим оскорб лением для управляющего постоялым двором. В Японии за услуги не платят, а просто что-то дают; и подарком за легкую закуску с чаем и пирогом следует считать два или два с половиной пенса в переводе на наши деньги.
Мы возвращаемся в Иокогаму на рикшах, а до Токио доезжаем последним поездом.
Уведомление по поводу моего представления микадо доставил на следующий день мой старинный приятель Саката-сан, с которым я имел удовольствие общаться в своем собственном доме в Лондоне. Нынешняя встреча принесла нам обоим одновременно большую радость и стала огромным сюрпризом, так как, отправляясь ко мне с официальным поручением, он совсем не ожидал встретить доброго лондонского друга, а подумал о каком-то однофамильце. Да и я никак не рассчитывал его увидеть по такому случаю. Итак, Саката-сан прибыл уведомить меня о том, что микадо назначает мне аудиенцию на завтра на два часа дня. Он сказал, что мне предстоит встреча в форме личной беседы, и передал копию выступления, подготовленного для микадо по такому случаю. А от меня требовалось подготовить лаконичный ответ на приветствие монарха. Я обратился к сэру Гарри Паркесу за помощью в подготовке перевода необходимых речей.
Прекрасное, как обычно, утро выдалось 20 января. На небе практически ни облачка, ярко светит солнышко и тепло.
Ниже приводится перевод обращения, который микадо собирался произнести во второй половине этого дня:
Обращение его величества Тэнно («Тэн» – небеса, «но» – император; также применяется титул Тэнси: «Тэн» и «си» – сын), адресованное доктору Дрессеру 20 января 1877 года.
«Мы надолго сохраним в нашей душе память о коллекции предметов, изготовленных в Англии и других странах, составленной сотрудниками музея Южного Кенсингтона Вашей страны и предоставленной соответственно японскому музею; и также о Ваших собственных трудах, состоявших в том, что Вы прибыли в Японию ради ознакомления нашего народа с естеством и внешним видом произведенных в Европе предметов материальной культуры. Вы постарались наставить наш народ на путь, ведущий к прогрессу и совершенствованию различных направлений изобразительного искусства. Хотелось бы верить в то, что Ваше пребывание в Японии пройдет без каких-нибудь недоразумений и доставит Вам большое удовлетворение».
На такое приветствие, названное знатоками протокола более пространным, чем обычные речи микадо, я подготовил следующий ответ:
«Позвольте мне выразить горячую благодарность за ту честь, которую Ваше Императорское Величество оказало мне своим личным приемом.
Тот ничтожный подарок, который мне поручили доставить в Национальный музей Вашего Величества, подготовлен по предложению директора Музея естествознания в районе Южного Кенсингтона Лондона господина Ричарда Оуэна. Экспонаты для него предоставили сотрудники фирмы «Лондос», передавшие львиную долю предметов, фирмы «Грин и племянники», господ Дултон, Элькингтон и семьи Льюис (все они из Лондона); фирмы «Бринтон и Ко» из Киддерминстера, а также «Уорд и Коуп» из Ноттингема.
На протяжении всех прожитых мною лет я восхищался японским искусством и собирал его произведения, а теперь воплотилась в реальность величайшая моя мечта – и я нахожусь на территории прекраснейшей страны мира, страны Вашего Величества.
Я покорно надеюсь на милость Вашего Величества, способного по достоинству оценить наши усилия по предохранению для Вашего же народа его национального искусства от пагубного европейского влияния. Декораторы наших стран Запада видят большой смысл в том, чтобы следовать примеру великих художников, занимающихся своим творчеством под властью Вашего Величества.
Если Ваше Величество окажет мне честь и одобрит мою деятельность, тогда я буду время от времени поставлять Национальному музею Вашего Величества образцы произведений наших самых модных творцов. И если я смогу принести пользу отраслям промышленности Вашего Величества или послужить развитию внешней торговли страны Вашего Величества, будь то во время моего пребывания здесь в Японии или по возвращении в Англию, я прошу у Вашего Величества чести служить Вам и отдаюсь в полное распоряжение Вашего Величества.
Благодарю Ваше Величество преданно и искренне за великую честь, оказываемую Вами мне в настоящий момент».
Около 11 часов утра Саката-сан заглянул ко мне за этим ответным словом, чтобы успеть перевести его для микадо.
Наряженного в парадный костюм в строгом соответствии с указаниями вице-президента музея Танака-сан с Сакатой, этим вечером тоже обрядившихся в европейские костюмы, сопроводили меня во дворец, находившийся в десяти минутах езды от посольства. У внешних ворот нас приветствовали стражники на европейский манер. Затем мы проехали вторые ворота и подкатили к портику. Мощные низкие двери здесь уже стояли распахнутыми, и четверо слуг повели нас по коридорам дома, с одной стороны которого высилась разделительная стена, а с противоположной находилось окно раздвижной конструкции.
Этот временный дворец микадо (так как постоянный дворец императора недавно сгорел дотла) представлял собой просторную японскую усадьбу (ясики) обычной незатейливой конструкции в один этаж. Полы в проходах и тех комнатах, что я видел, покрывали европейские ковры (где-то гобеленовые, где-то брюссельские), но выглядели они практически всегда с точки зрения художественного вкуса совсем не к месту. В приемной, куда нас привели, находилась черная каминная полка, украшенная цветным орнаментом и открытой европейской решеткой. Межкомнатные сдвижные перегородки, надо отметить, японского стиля, кто-то оклеил дешевыми французскими обоями, и на потолке были такие же обои с орнаментом в геометрическом варианте. В центре комнаты возвышался стол со свисающей крупными складками скатертью нежных зелено-желтых тонов, расшитой прекрасными фигурами драконов, замкнутых в круглых розетках. Эти круги диаметром примерно 15 см располагались на ткани неравномерно: местами густо, мес тами на расстоянии до 10 см. В самом центре стола стояла коробка с сигарами. Ковер на полу следовало отнести к изделиям низкого качества. Вокруг стола стояло шесть европейских стуль ев с гнутыми резными ножками и резными же спинками. Обивка их сидений выполнена из шелка благородного имперского красного цвета, украшенного изображениями из бархата или плюша, а если на эти бархатные фигуры бросить взгляд сверху, на его фоне просматривался золотой орнамент. Рядом со столом располагался незатейливый на вид хибати (или жаровня), опора которого, сработанная из простого соснового дерева, состояла из обруча шириной около 8 см (внешне напоминавшего обруч сита) сверху, треноги, прикрепленной к нему, и круглого диска, прикрепленного, как и обруч, к треноге, но примерно на 5 см пониже. На этом диске располагался латунный хибати, а от падения его удерживал обод, внутри которого он находился. Высоту подставки хибати выбрали с таким расчетом, чтобы пламя с него поднималось приблизительно на уровень самого стола. Следовательно, при таких ножках, направленных вниз, опасность возникновения пожара полностью исключалась. Какой-либо другой мебели в приемной не наблюдалось.