Трагедия 1941 года

Мартиросян Арсен Беникович

Кстати, и впоследствии он не мог пойти на такой шаг из-за одного специфического аспекта американского фактора. Ведь Р. Зорге был задействован в крупномасштабной операции советской разведки по ускорению военного столкновения между Японией и США. Хотя и очень узкому кругу лиц, но в Америке это было известно, тем более что в определенной мере эта операция проводилась, особенно на последнем ее этапе, также и с учётом просьбы самого Рузвельта. Попытайся Сталин начать переговоры об обмене Зорге, то эти обстоятельства так или иначе выползли бы на свет и тогда… впрочем, не приведи Господь. В послевоенное время Советский Союз и так обвиняли в этом.

* * *

С этим связано еще одно обстоятельство. Со времен выхода в свет мемуаров видного советского разведчика сталинских времен П. А. Судоплатова в ходу версия о том, что Зорге нарушил главную установку советской разведки — никогда не признавать разведывательной деятельности в какой-либо форме в пользу Советского Союза. В противовес профессиональному мнению профессионального разведчика ныне высказывается точка зрения о том, что-де Зорге вел себя в тюрьме правильно. «Оказавшись в тюрьме Сугамо, Зорге с самого начала вел себя не как пойманный с поличным разведчик, а как политический

деятель-коммунист, арестованный классовым врагом. А у коммунистов существовали свои правила поведения на следствии и суде: не изменять своей идеологии, не предавать своих товарищей, но по возможности использовать судебную трибуну для пропаганды коммунистических идей. И Зорге жестко следовал этому правилу» [136] . Мне совершенно непонятно едва скрываемое восхищение Юрия Георгиева подобным поведением Зорге. Ведь получается, что Рихард Зорге более 10 лет провел на нелегальной разведывательной деятельности, но так и не усвоил элементарных правил конспирации в разведке?! Объяснили бы, чем тут восхищаться?! Тем, что у Зорге сохранились сильные атавизмы Коминтерна?! Или тем, что Зорге захотелось — если следовать логике Ю. Георгиева — устроить нечто вроде Лейпцигского процесса Димитрова в 1933 г.?! Так, что ли, надо понимать это восхищение?! Но Коминтерн — это одно, а нелегальная разведка — совершенно иное. Да и никто и никогда не подразумевал необходимость для Зорге выдавать своих товарищей. Зачем же на это делать такой упор?! Кстати, за него это сделал Макс Клаузен — радист резидентуры. Но дело, конечно, не только в этом. Зорге действительно был задействован в крупномасштабной операции советской разведки по ускорению военного столкновения между Японией и США. И его признание именно же коммунистической деятельности могло нанести колоссальный ущерб едва только начавшим складываться союзническим отношениям СССР с США в рамках антигитлеровской коалиции. В Америке в то время было полно всевозможных политических сил, буквально готовых сожрать президента Рузвельта даже за его робкие в то время действия в поддержку Советского Союза. А тут откровенно подозревавшийся в провоцировании вооруженного столкновения между США и Японией Зорге открыто признался в коммунистической деятельности?! Вот только этого обвинения Советскому Союзу тогда и не хватало… Да и Рузвельту тоже… Самая лучшая позиция для Зорге была бы полностью все отрицать, даже невзирая на очевидные улики — мол, сами подкинули, вот и разбирайтесь с тем, что сами подкинули. И ждать, ибо Москва и раньше никого не оставляла без помощи. Москва знала, что Зорге арестован, но ситуация войны не позволяла сразу начать переговоры о его выдаче Советскому Союзу. Уж слишком щепетильный это был вопрос в те времена…

136

Георгиев Ю. Он стоил целой армии // Совершенно секретно, 2008, № 2.

* * *

Ситуация полной невозможности начала даже тайных переговоров об обмене Зорге сохранялась практически до самого момента его гибели на эшафоте. Дело в том, что в середине войны Сталин дал обещание союзникам после разгрома Германии выступить против Японии. Любая же попытка начать такие переговоры после такой договоренности автоматически не только дезавуировала бы перед союзниками однозначно высказанную позицию Советского Союза по этому вопросу, но и означала бы, в глазах тех же союзников, попытку сепаратных переговоров с Японией. Предвидеть крайне болезненную реакцию США, в сотрудничестве с которыми Сталин был по-прежнему заинтересован, не представляло никакого труда. А ведь японцы не раз обращались к СССР с предложениями о начале сепаратных переговоров.

На тему советско-японских и советско-американских отношений в годы войны — тьма-тьмущая прекрасных исследований. Неужели нельзя было хотя бы просто перелистать эти превосходные исследования, хотя бы мизерную часть из них, чтобы в телепередаче не опускаться до уровня махровой лжи по невежеству?!

Ведь невежество (незнание) не только не аргумент, но и не освобождает от ответственности за фальсификацию!

Миф № 44. Не генералы виноваты в Вяземской катастрофе 1941 года, а Верховный Главнокомандующий Сталин и Ставка с Генеральным штабом

Вообще-то миф затрагивает Вяземско-Брянскую оборонительную операцию 1941 г. Миф давно гуляет по информационным весям. И так и сяк его используют для доказательства якобы имевшей место бездарности Верховного Главнокомандующего. Потому как в общей сложности под Вязьмой в окружение попали 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк резерва Главнокомандования и полевые управления четырех армий, а в Брянском котле оказалось 27 дивизий, 2 танковые бригады, 19 артиллерийских полков и полевые управления трех армий [137] . Вне обоих котлов было окружено ещё 5 дивизий и 4 полка РГК. Уровень потерь не просто катастрофический, а сверхастрономический. Демографические потери — Один миллион человек, из них, по немецким данным, 688 тысяч угодили в плен. Потери военной техники и вооружений — 6 тысяч орудий и минометов, более 830 танков, о стрелковом оружии уж и не говорю. Из вяземского «котла» сумели вырваться 85 тысяч, из брянского «котла» — 23 тысячи человек. К тому же армии Брянского фронта потеряли все тяжелое вооружение и 90 % личного состава. Более того. В результате на Московском направлении образовалась 500-километровая брешь, которую нечем было прикрыть, и гитлеровцы устремились к столице. Естественно, что на кого-то надо было навесить ярлык самого виноватого. «Лучшей» кандидатуры, чем Сталин, на эту роль, «естественно», не оказалось. Он-то «помер», сиречь был убит, а его генералы да маршалы ещё были живы, и им надо же было на кого-то спихнуть ответственность, чтобы не отвечать перед современниками. Вот и спихнули…

137

ВИЖ, 1991, № 11. С. 21–22.

Да, я не собираюсь оспаривать старинную истину, что за все, что происходит в армии, ответственен её Верховный Главнокомандующий. Как, впрочем, и командир в любой отдельно взятой части.

Это жесткая аксиома сферы военного управления. Но, прочитав и просмотрев не одну тысячу книг и статей о войне, я, очевидно, тщетно силился понять одну простую вещь — наши генералы и маршалы хоть за что-то согласны нести ответственность или нет?! Как где провал или катастрофа, да ещё и с такими последствиями, как Вяземский и Брянский «котлы», так «безусловно, виновата Ставка, Верховный Главнокомандующий, Генеральный штаб» и далее по списку. И лишь изредка, едва уловимым намеком сообщается, что-де с какой-то стороны к катастрофе, кажется, причастны те или иные военачальники. Зато когда речь идет о победе в какой-либо операции, то в числе причастных к ней ни Сталина, ни Ставку, ни Генеральный штаб не увидишь. Хуже того. Военачальники друг у друга вырывают решающую роль в той или иной победоносной операции. И так практически в любых мемуарах и исследованиях. Понять, кто за что отвечал, — труднее, чем в одиночку и вплавь пересечь Тихий океан туда и обратно.

Именно так обстоит дело и с этим мифом. Но вот ведь в чем все дело-то. Факты, железные факты свидетельствуют, что ни Ставка, ни Сталин, ни Генеральный штаб не виноваты в трагедии Вяземского «котла»! Вяземско-Брянская оборонительная операция началась 2 октября 1941 г. А на основании данных разведки Ставка Верховного Главнокомандования ещё 27 сентября 1941 г. специальной директивой предупредила командующих фронтами о возможности наступления в ближайшие дни крупных сил противника на московском направлении! И что?! А ничего! Как об стенку горох. Никто из них даже и не потрудился хотя бы предположить основные направления главных ударов противника! А после войны, тем более в наше время, появляются удивительные формулировки, типа «неудачный исход вяземской операции обусловлен тем, что советское командование не сумело правильно определить направления главных ударов противника и сосредоточить на них основные силы и средства. Командующие фронта (Конев и Будённый) в ходе операции не осуществили маневр войсками на угрожаемые направления, не руководили их отходом и действиями окруженных войск» [138] ?! Как мило, дешево и сердито?! Всего лишь «неудачный исход»?! А что миллион людей настигла жуткая трагедия — это что, тоже всего лишь «неудачный исход»?! Видимо, от осознания несовершенства такой формулировки сейчас в моду вошла формулировочка следующего содержания — «хотя вина Конева за Вяземский „котёл“ вряд ли подлежит сомнению». Как бы походя — ну, виноват слегка, с кем не бывает?! Но это ещё что.

138

Лопуховский Л. Вяземская катастрофа 41-го года. М., 2007, с. 557.

* * *

В результате «многочисленных исследований» было установлено, что, по словам попавшего в плен генерала Лукина, правды о вяземской трагедии мы не узнаем, пока живы Конев, Будённый и причастные к этим событиям лица. Так он говорил еще при жизни. И, правда, едва только они ушли из жизни, названные им лица оказались среди виновных. Но с ещё большей силой полетели злобно критические стрелы в адрес Сталина, Ставки и Генерального штаба. Ну как же без этого. Жираф-то уже потому виноват, что он большой — ему видней. Правильно, ему действительно было видней, и он предупредил командующих о наступлении противника. Но те и ухом даже не повели. А виноваты Сталин, Ставка, Генштаб. Только, несмотря на все эти стрелы, я по-прежнему понять не могу, что имел в виду любезничавший в плену с гитлеровцами генерал Лукин?! А не то ли он имел в виду, что уважаемый коллега Ю. И. Мухин описал в главе «Вязьма» своей книги «Если бы не генералы» (М., 2006). Внимательно, вдумчиво прочитайте то, что написал Ю. И. Мухин, опираясь на воспоминания тех, кто на своей шкуре испытал этот «неудачный исход»:

* * *

…Будет уместным… вспомнить окружение немецкими войсками советских армий под Вязьмой. Рассмотрим его в описании участников этого события генерал-полковника А. Г. Стученко, тогда полковника, командира 45-й кавалерийской дивизии, и генерал-лейтенанта И. А. Толконюка, в то время капитана, служившего в оперативном отделе штаба 19-й армии. Итак, 7 октября 1941 года немцы замкнули кольцо окружения четырех советских армий (19-й и 20-й Западного фронта и 24-й и 32-й Резервного фронта). Через 5 дней Ставка дает приказ командарму-19 генералу Лукину возглавить все четыре армии и прорываться с ними к Москве. Но сначала дадим вспомнить о поведении генерала Лукина командиру 45-й кавалерийской.

«В октябре мы получили приказ командующего фронтом пробиваться из окружения. Войска сделали несколько попыток — ничего не получилось, 45-й кавалерийской дивизии приказано находиться в резерве командующего армией. Разместили нас в кустарнике к северу от Шутово. Расположив там дивизию, я утром 9 октября прибыл на хутор у Шутово. В крайней просторной избе за столом сидели генералы Лукин, Вишневский, Болдин и группа штабных командиров. Выслушав мой доклад, генерал Лукин приказал быть при нем. Сев на скамью и вслушавшись в разговор, я понял, что идет выработка решения на выход из окружения. Командармы решили в 18.00 после артиллерийской подготовки поднять дивизии в атаку. Прорываться будем на северо-запад на участке 56-го моторизованного корпуса. Наша 45-я кавалерийская дивизия будет замыкать и прикрывать войска с тыла. Вечером после короткой артиллерийской подготовки над перелесками прозвучало мощное „ура“, но продвинуться наши части не смогли. Повторили попытку на следующий день — результат тот же. Люди были измотаны, боеприпасы подходили к концу. Автомашины, тягачи и танки остались без горючего. Чтобы боевая техника не досталась врагу, много машин и орудий пришлось уничтожить. Подрывая их, бойцы не могли удержать слез. В 19-й армии полностью сохранила свою боеспособность, пожалуй, только одна 45-я кавалерийская дивизия. Я убедительно просил командарма Лукина разрешить мне атаковать противника и этим пробить путь для всей армии. Но он не согласился.

— Твоя дивизия — последняя наша надежда. Без нее мы погибли. Я знаю, ты прорвешься, но мы не успеем пройти за тобой — немцы снова замкнут кольцо.

Этот довод, возможно, и был справедлив, но нам с ним трудно было согласиться. Мы, кавалеристы, считали, что можно было организовать движение всей армии за конницей. А в крайнем случае, даже если бы это не удалось, то сохранилась бы боеспособная дивизия для защиты Москвы».