Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме

Набоков Владимир

Ганус.

Мой друг, мой добрый друг, ты мне потом расскажешь. Я взволнован, я не слежу. Мне хочется забыть, забыть все это: дым бесед мятежных, ночные подворотни… Посоветуй, что делать мне: идти ль сейчас к Мидии, иль подождать? Ах, не сердись! не надо!.. Ты — продолжай…

Тременс.

Пойми же, Ганус, должен я объяснить! Есть вещи поважнее земной

любви…

Ганус.

…так этот незнакомец… — рассказывай…

Тременс.

…был очень странен. Тихо он подошел: «Король письмо прочел и за него благодарит», — сказал он, перчатку сняв, и, кажется, улыбка скользнула по туманному лицу. «Да… — продолжал посланец, театрально перчаткою похлопывая, — вы — крамольник умный, а король карает одних глупцов; отсюда вывод, вызов: гуляй, магнит, и собирай, магнит, рассеянные иглы душ мятежных, а соберешь — подчистим, и опять — гуляй, блистай, притягивай…» Ты, Ганус, не слушаешь…

Ганус.

Напротив, друг, напротив… Что было дальше?

Тременс.

Ничего. Он вышел, спокойно поклонившись… Долго я глядел на дверь. С тех пор бешусь я в страстном бездействии… С тех пор я жду; упорно жду промаха от напряженной власти, чтоб ринуться… Четыре года жду. Мне снятся сны громадные… Послушай, срок близится! Послушай, сталь живая, пристанешь ли опять ко мне?..

Ганус.

Не знаю… Не думаю… Я, видишь ли… Но, Тременс, ты не сказал мне про мою Мидию! Что делает она?..

Тременс.

Она? Блудит.

Ганус.

Как смеешь, Тременс! Я отвык, признаться, от твоего кощунственного слога, — и я не допущу…

В дверях незаметно появилась Элла.

Тременс.

…В другое время ты рассмеялся бы… Мой твердый, ясный, свободный мой помощник — нежен стал, как девушка стареющая…

Ганус.

Тременс, прости меня, что шутки я не понял, но ты не знаешь, ты не знаешь… Очень измучился я… Ветер в камышах шептал мне про измену. Я молился. Я подкупал ползучее сомненье воспоминаньем вынужденным, — самым крылатым, самым сокровенным, — цвет свой теряющим при перелете в слово, — и вдруг теперь…

Элла.

(подходя)

Конечно, он шутил!

Тременс.

Подслушала?

Элла.

Нет. Я давно уж знаю — ты любишь непонятные словечки, загадки, вот и все…

Тременс.

(к Ганусу)

Ты дочь мою узнал?

Ганус.

Как, неужели это — Элла? Та девочка, что с книгою всегда плашмя лежала вот на этой шкуре, пока мы тут миры испепеляли?..

Элла.

И вы пылали громче всех, и так накурите, бывало, что не люди, а будто привиденья плещут в сизых волнах… Но как же это вы вернулись?

Ганус.

Двух часовых поленом оглушил и проплутал полгода… А теперь, добравшись, наконец, — беглец не смеет войти в свой дом…

Элла.

Я там бываю часто.

Ганус.

Как хорошо…

Элла.

Да, очень я дружна с женою вашей. Мы в гостиной темной о вашей горькой доле не однажды с ней говорили… Правда, иногда мне было трудно: ведь никто не знает, что мой отец…

Ганус.

Я понимаю…

Элла.

Часто, вся в тихом блеске, плакала она, как, знаете, Мидия плачет, — молча и не мигая… Летом мы гуляли по городским окраинам — там, где вы гуляли с ней… На днях она гадала, на месяц глядя сквозь бокал вина… Я больше вам скажу: как раз сегодня я на вечер к ней еду, — будут танцы, поэты…

(Указывает на Тременса.)

Задремал, смотрите…

Ганус.

Вечер — но без меня…

Элла.

Без вас?

Ганус.

Я — вне закона: поймают — крышка… Слушайте, записку я напишу — вы ей передадите, а я внизу ответа подожду…