Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Все оказалось намного сложнее, чем ожидал Лигов. Со сбитой на затылок фуражкой, в кожаной куртке, он до позднего вечера был занят на шхуне и даже обедал здесь вместе с командой. Мария несколько раз приходила к мужу, но заметив, что это отвлекало его от работы, терпеливо дожидалась вечера, когда они могли побыть вдвоем, поговорить, подняться на вершину сопки, которой Мария дала название Изумрудной — из-за нежной зелени травы и кустарника, покрывавших ее склоны.
Эти прогулки и часы, проведенные у обомшелого камня, когда сильная рука Лигова обнимала Марию, были для нее самыми счастливыми. Как она любила слушать Олега, разделять его мечты.
— Ты только подумай, Мария, — говорил Олег Николаевич, мечтательно глядя на темное прохладное море, — Охотское море… Лежало оно миллионы лет, никому не известное, тайное, шумело волнами, билось о берега, кишело рыбой, зверем… А где-то за тысячи, тысячи верст жил русский человек в степи, пахал землю, рубил вековечный лес, клал камни кремля в Новгороде, Пскове, Москве, потом пошел встречь солнца, погибал в пути от голода, стужи, от стрелы туземца и вышел сюда, на берег этого моря. И не остановился, а срубил здесь кочи и пересек море, открыл Командорские острова, Аляску…
Лигов умолк. Воспоминания об Аляске больно кольнули сердце. Мария тревожно сжала руку мужа:
— Ты чем-то огорчен? Что с тобой?
«Продали Аляску! Исчезла Русская Америка. — Мысли Лигова были, тяжелые, гнетущие и бессильные. — Сколько же сил, жизней отдали люди, чтобы, открыть земли, что лежат по ту сторону океана, сколько мучений перенесли! И все напрасно! Быть может, и мои все усилия напрасны? Нет! Так и думать нельзя».
Лигов повернул лицо к Марии и горячо, быстро проговорил:
— Верю, Мария, верю, что здесь, на этом самом берегу, где мы сейчас живем, где срубили свои первые дома, будет большой город, будет много людей, будет шумно, будут гореть огни…
Охваченный волнением, Лигов вскочил на ноги, увлек за собой Марию и, протянув руку туда, где светилось багровое пламя жиротопных печей, сказал:
— Там будет порт, гранитные набережные, огромные суда со всего мира будут подходить к ним. Веришь в это, Мария, веришь? Ну? — Он нетерпеливо повернул ее за плечи к себе и, смотря в ее глубокие глаза, которые в темноте светились каким-то далеким светом, чувствовал, как у него прибывают силы. Они точно струились в его сердце из глаз любимой.
— Верю, Олег, верю! — тихо, но уверенно проговорила Мария.
— Спасибо! — Лигов редко испытывал такие минуты приподнятости, радости и силы, как сейчас. Пусть им трудно здесь жить, пусть все время приходится остерегаться незваных гостей, пусть они в далеком, диком краю, но они продолжают дело тех, кто открыл это море, эти берега. И после него, Лигова, сюда придут люди и продолжат его дело, а быть может, вспомнят его имя, как он сейчас вспоминает имена Атласова, Чирикова, Загоскина, Беринга. Лигов крепко обнял Марию. — Спасибо тебе и за то, что ты назвала эту бухту — бухтой Счастливой Надежды!
…— Где они там в ночи бродят? — сердился Алексей Северов, прижавшись лицом к стеклу окна и стараясь рассмотреть в темноте, не идут ли Лигов и Мария. — Тоже, нашли время для прогулок!
— Ты несправедлив, Алеша, — покачала головой Лизонька. — Они еще так мало были вместе.
Она улыбнулась и, закрыв глаза, о чем-то задумалась. Алексей подошел к кровати и сел рядом, глядя на похудевшее лицо жены. Лизонька постепенно поправлялась. Сейчас она казалась Алексею еще красивее, роднее. Рядом, в кроватке, крепко спали сыновья, причмокивая губами.
— Когда я тебя ждала, — заговорила она, не открывая глаз, — я думала, что никогда не отойду от тебя, что будем все время вместе.
Она улыбнулась и взглянула на Алексея;
— А теперь ты уходишь в море, целый день на берегу…
— Больше от тебя не отойду! — горячо заявил Алексей. Он припал лицом к ее руке. Лизонька гладила его волосы.
— Я тебя сама прогоню, а то ты сыночков разбудишь. Какой ты недогадливый. Даже не догадаешься нарисовать сыночков да послать их портреты отцу Серафиму. Как он живет там один?!
Из глаз Лизоньки выкатились слезинки и скользнули на смуглые щеки. Индианка быстро смахнула их, стыдясь своей минутной слабости. Она взглянула на мужа и невольно улыбнулась: он стоял над сыновьями с весьма озадаченным видом и почесывал подбородок.
— О чем задумался, Алеша? — окликнула Лизонька.
— А? — вышел из задумчивости Алексей и весело расхохотался: — Да как же я их буду рисовать, если они похожи друг на друга. — Он развел руками. — Нарисуй обоих, а потом разбери: кто из них Геннадий, а кто Ваня.
Так Северов назвал своих сыновей в память Невельского и своего отца.
— У Вани родинка около ушка, — поднялась на локоть Лиза, — а у Гены — видишь, какой подбородок? Как у тебя.
Индианка счастливыми глазами нежно смотрела на детей.
Алексей подошел к ней:
— Лежи, лежи, тебе резкие движения вредны!
Потом он достал альбом и, ближе подвинув к себе лампу с китовым жиром, взялся за карандаш. В небольшой спальне было тихо. Ровный белый свет лампы хорошо освещал бревенчатые стены, скромную обстановку. Было тихо, лишь с шорохом бегал карандаш по бумаге. Послышалось ровное дыхание Лизоньки. Алексей посмотрел на жену. Она спала. Он тихо отложил альбом и карандаш на самодельный, покрытый кружевной скатертью стол и, взяв лампу, осторожно вышел из спальни.
В столовой равнодушно отсчитывали время большие часы в дубовом футляре. Алексей поднял лампу, взглянул на бронзовый диск. Было уже около полуночи.
Алексей подошел к книжному шкафу, провел пальцем по тускло мерцавшим бронзовым буквам на корешках, выбирая книгу, задержался на простой, в бумажной обложке шафранного цвета. Северов достал книгу. «Отечественные записки», июнь 1869 г.». Этого номера, взятого Лиговым с «Иртыша», он не читал. Полистав журнал, Алексей остановился на заглавии: «Уличная философия». Автором был указан М. Е. Салтыков-Щедрин. Алексей углубился в чтение.