Трагическая история острова Пасхи

Галимов Брячеслав

– Шевелится, - подтвердил растроганный Капуна.
– Ого, да еще как шевелится!

– Ох, даже дыхание перехватило!
– Мауна тяжело опустилась на скамью.
– Будет мальчик, точно тебе говорю, мальчишки такие неспокойные... Ну, вот, Капуна, теперь ты должен заботиться о нас двоих - о своей жене и своем сыне. Не подведи нас, мы на тебя надеемся.

***

Суд в Священном поселке начался в дни, когда дул пронизывающий южный ветер. Он дул раз в году, в течение нескольких дней,

из неведомой страны, и был очень холодным, - должно быть, страна, где он зародился, не знала тепла и света.

Небо было чистым и глубоким, солнце светило пронзительно ярко, но жар его не доходил до земли. Люди, собравшиеся на площади перед храмом Всех Богов, кутались в плащи и накидки, время от времени прикрывая лицо рукой, чтобы отогреть щеки и нос. Начало суда затягивалось, ожидание становилось невыносимым; когда, наконец, из дома Аравака появилась процессия, в толпе раздался облегченный вздох. Впереди шел сам вождь, за ним его сын Тлалок, затем молодой жрец, после них старейшины, а позади всех, в окружении воинов, - Кане и Парэ.

В полном молчании процессия проследовала на площадь, и здесь взошла на приготовленную деревянную площадку. Воины вывели Кане и Парэ на середину, и, сойдя на землю, окружили площадку плотным кольцом. Тлалок, молодой жрец и старейшины уселись на приготовленные для них циновки, а вождь остался стоять.

Ветер развевал перья на его богатом головном уборе, вздымал полы длинной роскошной накидки, сбивал набок висевшее на шее ожерелье из когтей орла и горных прозрачных камней, но Аравак стоял прямо и недвижно, не обращая на всё это никакого внимания. Известный всем тяжкий взгляд вождя был устремлен на толпу, и люди замерли, боясь пошевелиться.

– Люди острова! Вы знаете, зачем вас сюда позвали, - загремел над площадью голос вождя.
– Вот этот человек похитил Парэ, дочь верховного вождя, посвященную богам, и жил с ней, как со своей женой. Вот она также стоит перед вами. Мы не знаем, насильно ли он удерживал ее при себе, или она жила с ним без принуждения, но в любом случае совершено величайшее святотатство. Ярость богов уже обрушилась на нас: порядок на острове возмутился, нашлись люди, дерзнувшие бросить вызов нашим обычаям. Всесильный Бог Войны помог нам одолеть злодеев, но война не закончена, и сколько еще прольется крови, нам не известно. Не известно и то, удастся ли нам вернуть себе милость богов, простят ли они оскорбление, которое нанес им Кане! На ваш суд, люди острова, я отдаю его, и пусть ваше решение будет мудрым и справедливым.

Толпа молчала.

– Кто скажет первым?
– спросил Аравак.

– Старейшины! Пускай скажут старейшины!
– раздалось на площади.

Аравак посмотрел в сторону старейшин; один из них поднялся и выступил вперед.

– Совет старейшин принял решение сразу после бегства Кане и Парэ. Об этом было объявлено на острове, - вы должны помнить, люди. Но скажу еще раз, здесь, на суде. Совет старейшин постановил, что преступление, совершенное Кане, должно быть строго наказано. Оскорбление, которое он нанес великим богам, должно быть отомщено. Только так мы можем вернуть себе милость богов, - проговорив это, старейшина вернулся на свое место.

– Таково слово старейшин, - произнес Аравак, - а теперь пусть прозвучит ваше слово, люди

острова. Говорите прямо и открыто, никто не пострадает за свою откровенность.
– Кто еще хочет высказаться?
– Аравак медленно обвел взглядом толпу. Люди застыли в неподвижности, никто не проронил ни звука; слышалось только завывание ветра да стук плохо закрытой двери в храме Всех Богов.

– Великий вождь...
– начал было говорить Кане, но осекся, потому что Аравак сурово оборвал его:

– Тебе еще рано! Твое слово будет последним.

На лице Кане отразились гнев и досада, но он сдержался и ничего не ответил вождю. С тревогой посмотрел он на Парэ - как она? Парэ улыбнулась ему, он улыбнулся ей в ответ, - и в это время раздался голос Аравака:

– Пусть скажет староста деревни, откуда родом тот, кого мы судим. Иди сюда, Капуна!

Кане вздрогнул и посмотрел на толпу. Из нее вышел съежившийся Капуна, его губы дрожали, а руки подергивались. На его обнаженной груди была раскраска, нанесенная соком растения "ти". Люди боязливо рассматривали эти магические узоры, ведь все знали, что такая раскраска наносится для отпугивания злых демонов, когда они совсем рядом.

С трудом взобравшись на площадку, Капуна встал возле вождя, отвернувшись от Кане и Парэ.

– Мы ждем твоего слова, - сказал Аравак.

– Я - староста деревни, откуда родом Кане, которого мы сегодня судим, - начал Капуна.
– Он вырос на наших глазах, а когда остался сиротой, мы всей деревней заботились о нем. Могли ли мы подумать, что он отплатит черной неблагодарностью не только нам, но и всем жителям острова? О, мы давно замечали за ним неладное! Он еще с детства завел дружбу с демонами, и они помогали ему во всех делах. Рыба сама шла к нему на крючок, лесные птицы сами лезли в силки; батат, который он сажал, давал небывалый урожай. Все свое время Кане проводил в недостойных забавах и колдовстве: учил кур говорить по-человечески, заставляя посуду петь и танцевать, принуждал женщин свистеть птичьими голосами и скакать по двору, морочил наших людей, превращаясь в дерево или камень, а то и просто летал по воздуху над деревней.

Мы виноваты в том, что еще тогда не пресекли эти колдовские выходки, не обратились за помощью к великому вождю, совету старейшин и народному собранию. Но мы и представить себе не могли, до чего доведет Кане его дружба с демонами, - да и кто мог бы себе вообразить такое: похищение девы, посвященной богам, нарушение священных обычаев и вековых законов, внесение смуты и раздоров в мирную, спокойную жизнь нашего благословенного острова! Вот что может сделаться с человеком, который отдал свою душу злым силам, - какое это грозное предупреждение для всех нас!

Мы, односельчане этого преступника, прокляли его и уже осудили. Я призываю и вас, люди острова, поступить так же. Преступления, совершенные им, столь велики, что за них не должно быть прощения.

– Капуна, Капуна, что ты делаешь?
– воскликнул Кане с горечью и печалью.

Капуну передернуло, лицо его посерело, руки задрожали еще больше, и он звенящим голосом выкрикнул в холодную пустоту неба:

– Я люблю наш остров и наш народ, я чту наши священные обычаи, я преклоняюсь перед нашими богами, - я жизнь готов отдать за всё это! Я...