Trainspotting
Шрифт:
– Хороши вы были вчера, Дэвид Митчелл, - сказала она с осуждением. Она действительно расстроена или только делает вид? Поди разбери. Потом: - А что с простынями?
– Вправду расстроена.
– Гм, небольшая авария, Гэйл.
– Ладно, ничего страшного. Спускайся вниз. Мы как раз собрались завтракать.
Она вышла, а я устало оделся и ощупью сполз по лестнице, стараясь остаться незамеченным. Узел прихватил с собой, чтобы забрать его домой и постирать.
Гэйлины папики сидели за кухонным столом. Когда я услышал запахи традиционного воскресного завтрака, готовившегося на плите, меня затошнило. В животе всё перевернулось.
– Мда, вчера у нас кто-то перебрал, - сказала Гэйлина мама, но, к моему счастью, просто беззлобно поддразнивая.
Я опять покраснел от стеснения. Сидевший за столом мистер Хьюстон попытался замять это дело.
– Ну надо же когда-нибудь расслабиться, - заметил он ободряюще.
– Точнее, надо бы когда-нибудь остепениться, - сказала Гэйл и тут же поняла, что совершила ошибку, когда я незаметно взглянул на неё исподлобья. Небольшая зависимость мне бы не помешала. Риск - благородное дело, бля...
– Э, миссис Хьюстон, - я показал на простыни, связанные узлом и лежавшие у моих ног на кухонном полу.
– ...Я тут немного испачкал простыню и пододеяльник. Я возьму их домой и постираю, а завтра принесу.
– Не беспокойся, сынок. Я сейчас же брошу их в стиральную машину. Сиди и завтракай.
– Нет, но, э... я их сильно испачкал, - засмущался я.
– Я лучше заберу их домой.
– Какая лапушка, - засмеялся мистер Хьюстон.
– Да нет же, сиди и кушай, сынок, а я о них позабочусь, - миссис Хьюстон подкралась ко мне и внезапно ухватилась за узел. Кухня была её территорией, и ей нельзя было перечить. Я притянул узел к груди, но миссис Хьюстон оказалась проворной, как чёрт, и невероятно сильной. Она крепко вцепилась в простыни и потянула их на себя.
Узел развязался, и на пол обрушился зловонный поток жидкого говна, алкогольной блевотины и пенистой мочи. Миссис Хьюстон замерла на несколько секунд, а потом побежала к раковине: её вырвало.
Очки, лицо и белую рубашку мистера Хьюстона усеяли коричневые пятна. Капли забрызгали покрытый линолеумом стол и еду. Казалось, будто мистер Хьюстон испачкался разбавленным соусом для чипсов. На жёлтую блузку Гэйл тоже село несколько пятен.
Еппонский бог.
– Боже милостивый... боже мой...
– твердил мистер Хьюстон, пока миссис Хьюстон травила, а я предпринимал трогательные попытки вытереть грязь теми же самыми простынями.
Гэйл пронзила меня взглядом, полным ненависти и отвращения. Я понял, что нашим отношениям - конец. Я уже никогда не затащу её в постель. Но впервые в жизни это меня не волновало. Я только хотел поскорее отсюда смыться.
Торчковая дилемма No 65
Внезапно похолодало; охуенный колотун. Свечка почти догорела. Единственный свет исходит из телека. Что-то чёрно-белое... но телек же чёрно-белый, значит, он может показывать только чёрно-белое... вот если бы он был цветным, тогда было бы по-другому... наверное.
Меня знобит, но если я двигаюсь, становится ещё холоднее, потому что я понимаю, что это, на хуй, всё, что я могу реально сделать, для того чтобы согреться. Если не шевелиться, то можно, по крайней мере, успокоить себя тем, что у тебя есть шанс согреться, когда начнёшь двигаться или включишь обогреватель. Главное - оставаться совершенно неподвижным. Это куда проще, чем ползти по полу, чтобы включить этот ёбаный обогреватель.
В комнате кто-то есть. Наверно, это Картошка. В темноте трудно говорить.
– Картоха... Картошка...
Ни слова.
– Охуенный дубарь, чувак.
Картошка, если это действительно он, молчит. Может, он умер, но скорее всего, нет, потому что я вижу: глаза у него открыты. Но мне поебать.
Печаль и скорбь в Солнечном порту
Ленни посмотрел на свои карты, а затем внимательно изучил лица друзей.
– Кто ходит? Билли, давай, чувак.
– Билли показал Ленни свою руку.
– Два туза, блядь!
– Вонючий ублюдок! Ты вонючий мудак, бля, Рентон.
– Ленни ударил кулаком по ладони.
– Лучше пододвинь-ка ко мне бабло, - сказал Билли Рентон, сгребая груду банкнот, валявшихся на полу.
– Нац, брось мне банку, - попросил Ленни. Он не сумел поймать её, и банка грохнулась о пол. Когда Ленни открыл её, большая часть пива вылилась на Писбо.
– Ты заебал, пидорас!
– Извини, Писбо. Это он виноват, - Ленни засмеялся и показал на Наца.
– Я попросил его бросить банку, а не швырять её мне в голову, блядь.
Ленни встал и подошёл к окну.
– Ничего не слышно от него?
– спросил Нац.
– Если нет капусты, то игре пиздец.
– Не-а. Мутит воду, сука, - сказал Ленни.
– А ты ему звякни. Разузнай, в чём там дело, - предложил Билли.
– Угу, хорошо.
Ленни вышел в коридор и набрал номер Фила Гранта. Его достало играть на чисто символические ставки. Если бы Гранти подогнал денег, то он бы сейчас классно затарился.
Никто не взял трубку.
– Нет дома или не подходит к телефону, - сказал он им.
– Надеюсь, этот мудак не замылся с нашим баблом, - засмеялся Писбо, но это был нервный смешок - первое открытое признание общего невысказанного страха.
– Пускай только попробует. Я не вожусь с чуваками, кидающими свою братву, - проворчал Ленни.
– Но если как следует подумать, то это же Грантина капуста. Он может потратить её на что угодно, - сказал Джэкки.
Они посмотрели на него с тупой враждебностью. В конце концов, Ленни сказал:
– А не пошёл бы ты на хуй?
– Ведь в каком-то смысле, чувак честно её выиграл. Я помню, как мы договаривались. Устроить складчину и сделать один большой банк, чтобы прибавить игре остроты. А потом всё поровну разделить. Я всё это знаю. Я просто говорю, что с точки зрения закона...
– Джэкки попытался объяснить свою позицию.