Translit
Шрифт:
На пороге детской остановилась, словно боясь войти и увидеть что-нибудь… что-нибудь такое – она не знала что. Но увидеть оказалось нечего, сколько Тильда ни старалась: ни единого признака чьего бы то ни было присутствия. Ни какой-нибудь мелочи вроде оброненной зажигалки или смятого фантика в пепельнице, ни складки на покрывале кровати, ни стула, отодвинутого от стола – ничего, словно никто и не заходил сюда, а ведь… заходил! Заходил и оставался здесь минут двадцать-тридцать как минимум – что ж, он и не прилег с дороги? И не присел?
Не прилег. И не присел. И забирать у библиотеки – некого.
Тильда поняла это внезапно. Если бы не разговор с Гюнтером, она бы усомнилась и в том, что дорогой гость вообще был здесь. Впрочем, разговор с Гюнтером подтверждал, скорее, факт отсутствия, чем факт присутствия.
Иллюзия.
А чашки и тарелки на столе… сейчас она составит их в посудомоечную машину, закроет дверцу – и никаких следов позднего обеда.
Тильда принялась за грязную посуду.
И поймала себя на том, что опять напевает:
Da sah ich die Wahrheit,Da hatte ich Klarheit:Er hat mich belogen —Und das nicht zu knapp…Von Oerzen продолжал, стало быть, крутиться на языке… причем отдельными строчками, даже уже и не складывавшимися в строфы…»Er war ein Ganove, und das nicht mal gut», «Er hiess nicht von Oetzen, doch das war mir gleich», «Er hat mir im Leben so vieles gegeben, doch dann kam der grosse Zapfenstreich»… Откуда это все в ее голове – Хильдегард Кнеф, которую она обычно не напевает!
Что-то не так было в этом вечере… что-то не так.
Можно, конечно, еще в ванную зайти: она ведь своими ушами слышала шум душа.
Зашла в ванну, потрогала полотенце. Сухое.
А Гюнтер все не возвращался.
Играют от двух до восьми человек обычными игральными картами. Кто сдает, не имеет значения. Карты раздаются одна за другой до тех пор, пока не будут розданы все, причем неважно, поровну ли их достанется каждому игроку.
Игра заключается в том, чтобы первым сбросить все свои карты.
Первый игрок кладет перед собой одну из карт, по собственному выбору, картинкой вверх. Играют справа налево, и каждый игрок, в руках которого оказались одна или несколько карт того же достоинства, что и у карты, положенной первым игроком, должен сбросить их. Сбрасывающий первую карту говорит снип, сбрасывающий вторую – снап, а сбрасывающий третью – снурре. Сбросивший снурре, то есть четвертую карту соответствующего достоинства, продолжает игру с новой карты.
Пример: Марие, первый игрок, выкладывает восьмерку. Слева от нее сидит Оле, у которого нет восьмерок, и потому он пропускает ход. У Гуннара, сидящего слева от Оле, наоборот, на руках две восьмерки. Он сбрасывает их, произнося снип и снап. Четвертая восьмерка у Йенса, который, сбрасывая ее, говорит снурре и выкладывает пятерку, начиная новый круг игры.
Таким образом игра продолжается до тех пор, пока у кого-нибудь из игроков не останется на руках ни одной карты: он и выигрывает {31} .
31
Snip-snap-snurre. – Spillefuglen. Kobenhavn, Politikens forlag, 1964.
Снип-снап-снурре. – B кн.: Картежник. Копенгаген, Политикен, 1964.
Мотаясь по каким-то неузнаваемым затхлым переулкам Стокгольма (ему раньше и в голову не приходило, что этот разбросанный по островам город в сущности – всего лишь не очень удачная попытка обуздать природный хаос), он постепенно отчаивался: никогда не найти ему того ресторанчика, откуда таксист увез его на вокзал. До начала выступления Манон оставались минуты: двадцать минут, пятнадцать…
Когда до выступления осталось десять минут, а он так и не узнавал ничего вокруг себя, в сердце, как шальная, ворвалась сильно запоздавшая мысль: паспорт тоже лежал в чемодане… в кармашке сбоку, под молнией!
Так что теперь и паспорта у него нет.
Правда, ни сейчас, в Швеции, ни потом, в Дании, паспорт предъявлять не придется: в Дании, например, паспорт за пятнадцать лет не потребовался ни разу – в жизни просто отсутствовали ситуации, где наличие или отсутствие паспорта имело бы значение. И отнюдь не потому, что никогда не возникала необходимость удостоверять личность: удостоверять личность надо, увы, везде – в том числе и в Дании. Просто там эту проблему решили иначе: взяли и поголовно пронумеровали все население страны – конечно, не проставив номерки на теле и не повесив на шею каждому табличку с цифрами, упаси Господь, не лагерь же… люди свободные, цивилизованные! Собрали имена (народу-то всего ничего!), внесли в государственный регистр, распределили номера и сказали их обладателям: вот твой номер, запомни его навсегда – живи с ним, и будешь даже еще свободнее и цивилизованнее, чем прежде.
Так и стали жить: номер свой назовешь – и достаточно. Наплевать нам, что ты Йенс Йенсен, – и на паспорт твой наплевать: подумаешь, документ! Нам достаточно десять цифр в любой базе данных набрать – и вот ты: весь как на ладони… на что живешь, с кем живешь, зачем живешь и сколько еще жить будешь – и как жить, дорогой ты наш свободный и цивилизованный человек.
А когда время придет и скомандуют «по порядку номеров рас-считааайсь!» – ты рассчитаешься, и тебя отведут в сторону… в сторонку, и в сторонке скажут: видишь ли, такой вот конфуз, все десятизначные комбинации исчерпаны, в то время как с одиннадцатизначными комбинациями системы наши работать не могут, так что ты извини, конечно, но номер, как ты понимаешь – дело святое… в общем, попользовался сам – уступи другому.
И не станет тебя, потому что кому ж ты такой нужен-то – без персонального номера?
Впрочем, пока его в сторону – в сторонку – не отвели и номера не отняли, бояться нечего. Но предстоящая теперь беспаспортная жизнь его все-таки почему-то беспокоила: не то советская закалка, не то немецкая родословная… уж одна из этих двух причин – точно. Да и в целом ситуация с багажом – чего тут греха таить! – беспокоила тоже: как-то уж больно легко он поверил, что багаж его по праву унесен неким, так сказать, alter ego. Багаж ведь преспокойно мог быть и украден… причем украден кем угодно, в том числе – тем, у кого в датском государственном регистре и номера-то никакого нет!