Translit
Шрифт:
По-хорошему надо было бы, конечно, обратиться куда следует… выяснив предварительно, куда – следует, но на это все равно сейчас нет времени… да и как он стал бы объясняться там, где находится это куда-следует? Правда, можно, в принципе, и не объясняться – можно просто сделать заявление: восемь часов назад был багаж – сейчас нет багажа, ищите… да только ведь при расследовании рано или поздно обнаружится… обнаружится, что он – всего-навсего один-из-них… или, по крайней мере, один из двоих! Не хватало ему только еще этой путаницы… ему, любимая тактика которого – махнуть рукой, не думать, оставить как есть… авось, само разрешится – неким чудесным способом. Именно так ведь он обычно поступает – вероятно, потому-то ему все и сходит с рук… сходило с рук до последней, вот, минуты. Сделай-вид-что-ничего-не-произошло, сделай-вид-что-все-в-порядке.
Вот когда его обокрали в Москве и он вдруг остался вообще безо всего в центре зала на Таганской-кольцевой, – тогда, конечно, было смертельно страшно, хотя потом оказалось, что не смертельно все-таки. Стоило только назвать в датском посольстве персональный номер (о небо, спасибо тебе за мою свободу и цивилизованность!) и некоторые подробности своей жизни, о коих спрашивавшая его дама была осведомлена не хуже его самого (адрес и домашний телефон, место работы и служебный телефон, семейное положение, марка и номер машины) – ему тут же выдали временный паспорт. Денег – даже больше, чем было в портмоне, – одолжил, ясное дело, Борька. Обратный билет без лишних вопросов восстановили в Аэрофлоте. А что самое интересное – никто даже попытки не сделал замочить его в сортире в Шереметьеве. Позднее, уже в Копенгагене, всего за восемьсот крон соорудили новый паспорт… но и по старому паспорту, небось, тоже кто-то живет не тужит – очередной какой-нибудь он: с теми же адресом и домашним телефоном, местом работы и служебным телефоном, семейным положением, маркой и номером машины… даже с персональным номером, поскольку персональный номер – вот где недосмотр-то! – указывается в паспорте. Зря, между прочим, указывается: вытатуировывали бы его на теле – ни за что не узнать бы тебе, глубокоуважаемый вор, десяти заветных цифр, ибо я и под пытками не выдал бы никому своего порядкового номера в Королевстве Дания!
Так что черт с ним со всем: с паспортом, с чемоданом, а уж тем более – с содержимым чемодана. Оно все опять появится – когда нужно будет. То есть, нет, не так: не когда нужно будет, а если нужно будет. Что, вообще говоря, вилами по воде писано.
Но – сделай-вид-что-все-в-порядке.
Он сделал вид, что все в порядке, и позвонил маме – сказать, стало быть, что все в порядке. Лишний раз обрадованная порядком и порядком обрадованная мама удовлетворилась трехминутным разговором: никаких подробностей не просила, голос звучал спокойно… слава Богу, слава Богу.
Сразу после разговора с мамой пришла смс-ка.
«Му ved’ ne vragi, pravda?»
Телефон, с которого отправлено сообщение, – его собственный, разумеется! Чей же еще…
Над вопросом следовало, между прочим, задуматься весьма и весьма основательно.
Потому как… потому как с чего он действительно взял, что тот – или те – кто в данный момент действует от его имени, непременно против него? Уроки дона Исидоро? Исторически один из двойников, мол, всегда носитель добра, в то время как второй – зла? Пра-а-авильно, но так получалось у дона Исидоро, причем ис-то-ри-че-ски, а вот достаточно ли этого, чтобы и у него самого получалось – так? Дон Исидоро ему кто? Он ему просто старый начитанный человек из университетской копенгагенской библиотеки, который подошел как-то к столу, бросил взгляд на книжки и потом, проехавшись лукавыми глазами по полоскам его шарфика, спросил: мы не знакомы, молодой человек? меня Исидоро зовут – да как же не знакомы, когда тут вылитый Сальвадор Дали: чуть ли не двухметрового роста и с теми же оптимистичными усами… конечно, знакомы!
Это он сам решил называть его дон Исидоро – отчасти по причине валенсийского происхождения Исидоро, отчасти чтобы сгладить фамильярность всегда неизбежного датского «ты».
Вот, значит, кто ему дон Исидоро… дон Исидоро ему просто старый начитанный человек – даже не специалист ни в какой области («Определенной специальности у меня нет – я просто знаю всё»… ну и заявочки, подумалось тогда), собиратель знаний и, в конце концов, блистательный верхогляд, которому самое место в программах для эрудитов – где деньги за поверхностную эрудицию лопатами гребут… Жалко, что дон Исидоро подобных программ на дух не переносит, даже и не смотрит ничего такого по телевизору, не только сам туда не просится – а то ведь был бы, чудак-человек, богатым дядей, это кому же когда мешало? «Мне бы мешало», – однажды признался, впрочем, дон Исидоро.
Ладно, хватит про дона Исидоро, даже если и полностью он прав – то есть, не он, конечно, прав, а цитируемые им источники, где про близнецов… хватит про все это, поскольку не факт, что носитель добра – именно этот вот жалкий индивид, заблудившийся в старом Стокгольме!
Может быть, из них двоих сам- он как раз и есть «черный близнец»! Ну и, кроме того, совершенно ведь не обязательно, чтобы в данный момент он – хоть черный, хоть белый – представлял подлинного его: подлинным ведь может быть как белый, так и черный! Подлинность не в цвете, а в документации: подлинным является тот, кто может предъявить доказательства подлинности, – какие доказательства может предъявить он?
Тогда, ограбленный на Таганке, он, значит, предъявил в датском посольстве набор цифр… весьма вероятно, что того же набора цифр может хватить и теперь, – гм, если он, конечно, окажется первым там, куда едет… нет, куда прибудет, ибо на данный момент следует ни на минуту не упускать из поля зрения, что то, куда он едет, и то, куда прибудет, тоже ведь не непременно совпадут!
Но в любом случае враждовать – нелепо, а уж особенно – если задуматься о том, с чьей подачи разгуливает под вулканическим облаком его двойник… или двойники, или… ммм… тройники-четверники! Так что определенно лучше быть друзьями: ты-мой-друг-и-я-твой-друг-старый-верный-друг, ну хорошо не друг, а этот, как его… спутник, или попутчик, или одним словом (немецким словом, датским – в данном случае без разницы) – райзекамерат. Едем, значит, смс-ками перебрасываемся: у тебя как, порядок? И у меня порядок! Пока-пока.
Он снова вынул мобильный телефон: на экране оказывается, так до сих пор и висело «Му ved’ ne vragi, pravda?»
Написать, что ли, ответ?
Нет, Торульф не велит.
Зато Курт велит… говорит: разбегайся в разные стороны!
Кого слушать – непонятно: насквозь ли вербального Торульфа, страшащегося отголосков слов в реальности, или насквозь реального Курта, подчинителя-себе-слов…
Он нажал на «Svar», собираясь ответить – себе? Нет, собираясь просто-напросто окончательно развести себя и не-себя – развести… разнести по разным колонкам: неважно, кто тут черный, кто белый, только не путайтесь, стойте каждый на своем месте, если уж так случилось, что пришлось разъединиться, да, всяк-сверчок-знай-свой-шесток!
Впрочем, ответить на досадную смс-ку оказалось вдруг как-то и нечего. Даже не столько потому, что он понятия не имел, кто они друг другу, сколько потому, что… ах, да чего уж тут вертеться! – потому что не желал он узаконивать присутствия в мире самозванства, вот и все. Нет, мы не враги, но вопрос не в том, враги ли мы, – вопрос в том, существует ли вообще некое «мы» там, где два дня назад имело место лишь «я»!
И… пошел ты со своими смс-ками с моего личного номера, знаешь, куда?
Телефон вернулся было в карман куртки, но карман оказался насквозь промокшим… не загубить бы дорогостоящую технику! – и телефон проследовал в потайной, к самому сердцу. Пришлось даже усмехнуться: не опасно ли, дескать, к самому-то сердцу? Один маленький звонок в сердце – и… прости-прощай, дорогое-оригинальное-издание, настало время дешевых копий, так ведь и все в мире кончается, а?
Между тем Манон уже выступает, и вот это – проблема. Манон выступает, пока он ищет ее в этих узких улочках, которые так любит, но которые так коварны… паутинка, паутина. Если Хельсинки, мстя ему за Берлин, не пускал его в себя, то Стокгольм, тоже мстя, только за Гамбург, наоборот, засасывал: этакое болотце, безопасное на вид… лужица, а оступился – и поминай как звали, вспомнить бы еще, как – звали, потому что и звали ведь по-разному. Вот и паспорта теперь уже нет: поди докажи, что вообще хоть как-нибудь звали!