Трансмиграция Тимоти Арчера
Шрифт:
Прошло какое-то время, и Тим произнес, скорее самому себе:
— Это была та самая эклога Вергилия, что я читал вам. В тот день.
— Я помню, — отозвалась я.
— Это представляется поразительным совпадением. Вряд ли она могла знать, что она моя любимая. Конечно же, это самая знаменитая из его эклог… Но едва ли это объясняет дело. Никогда прежде не слышал, чтобы ее кто-то цитировал кроме меня. Я как будто слушал собственные мысли, которые мне читали вслух, когда доктор Гаррет перешла на латынь.
И я… Я тоже чувствовала это, осознала я. Тим выразил это превосходно. Превосходно и точно.
— Тим, ты говорил что-нибудь доктору Мейсону о ресторане «Неудача»? — спросила я.
Посмотрев на меня, Тим переспросил:
— Что такое «ресторан «Неудача»»?
— Где мы познакомились, — объяснила Кирстен.
— Нет. Я даже не помню его название. Помню, что было на обед… Я заказывал морские ушки.
— Ты говорил кому-нибудь, — продолжала я, — кому угодно, когда-либо, где-либо о Фреде Хилле?
— Я не знаю никого с таким именем. Извини. — Он устало потер глаза.
— Они читают твои мысли, — сказала Кирстен. — Вот откуда они берут все это. Она знала, что у меня плохо со здоровьем. Она знает, что я беспокоюсь о пятне в легких.
— О каком пятне? — удивилась я. Я слышала об этом впервые. — Ты согласилась на дополнительное обследование?
Кирстен промолчала, и за нее ответил Тим:
— У нее появилось пятно. Несколько недель назад. Это был обычный рентген. Они не думают, что это что-то значит.
— Это значит, что я умру, — отозвалась Кирстен резко, с нескрываемой злобой. — Вы слышали ее, эту старую суку?
— Убей спартанских гонцов, — сказала я.
Кирстен с яростью накинулась на меня:
— Это одно из твоих высказываний, которым ты научилась в Беркли?
— Пожалуйста, — тихо попросил Тим.
— Это не ее вина. — настаивала я.
— Мы заплатили сотню долларов, чтобы услышать, что оба умрем, — начала Кирстен. — И после этого, согласно тебе, мы должны быть признательны? — Она пристально рассматривала меня с таким выражением лица, которое произвело на меня впечатление психотической злобы, превосходившей все, что я когда-либо видела в ней или ком-то другом. — Ты-то в порядке. Она не сказала, что с тобой что-нибудь случится, ты, п***да. Ты, маленькая п***да из Беркли, у тебя все прекрасно. Я умру, а ты получишь Тима целиком себе, с мертвым Джеффом, а теперь и со мной. Я думаю, это ты подстроила. Ты здесь замешана, черт бы тебя подрал!
Вытянув руку, она замахнулась на меня. Там, на заднем сиденье такси, она попыталась ударить меня. Я в ужасе отпрянула.
Схватив ее обеими руками, Тим прижал ее к дверце такси.
— Если я еще раз услышу от тебя это слово, ты уйдешь из моей жизни навсегда!
— Ты, член, — парировала Кирстен.
После этого мы ехали в тишине, единственным звуком был раздававшийся время от времени из рации водителя голос диспетчера таксомоторной компании.
— Давайте где-нибудь выпьем, — предложила Кирстен, когда мы добрались до дома. — Я не хочу иметь дело с этими ужасными бесцветными личностями. Я просто не могу. Я хочу походить по магазинам. — Она обратилась к Тиму. — Мы тебя отпускаем. Эйнджел и я пойдем по магазинам. Я и вправду ничего больше не могу сегодня.
— У меня нет желания ходить по магазинам прямо сейчас, — возразила я.
— Пожалуйста, — требовательным тоном попросила Кирстен.
Тим сказал мне мягко:
— Сделай нам обоим одолжение. — Он открыл дверцу такси.
— Ладно, — согласилась я.
Отдав Кирстен деньги — вероятно, все деньги, что у него были с собой, — Тим вышел из такси. Мы закрыли за ним дверь и через некоторое время уже были в торговом районе Санта-Барбары среди множества чудесных магазинчиков и их различных ремесленных поделок. Вскоре Кирстен и я сидели в баре, довольно милом, с приглушенным светом и тихо звучащей музыкой. Через открытые двери мы видели людей, прогуливающихся на ярком полуденном солнце.
— Дерьмо, — заявила Кирстен, хлебнув коктейля с водкой. — Надо ж было узнать такое. Что ты умрешь.
— Доктор Гаррет просто раскрутила тему возвращения Джеффа.
— Что ты имеешь в виду? — Она помешала свой коктейль.
— Джефф вернулся к вам. Это исходный факт. И Гаррет вызвала причину, чтобы объяснить это, самую драматичную причину, какую только смогла найти. «Он вернулся по некой причине. Именно поэтому они возвращаются». Это банальность. Это как… — я развела руками, — как призрак в «Гамлете».
Насмешливо посмотрев на меня, Кирстен сказала:
— В Беркли разумная причина найдется для всего.
— Призрак предупреждает Гамлета, что Клавдий — убийца, что он убил отца Гамлета.
— Как зовут отца Гамлета?
— Он именуется только как «отец Гамлета, покойный король».
Кирстен с каким-то совиным выражением на лице заявила:
— Нет, его отца тоже зовут Гамлет.
— Ставлю десять баксов, что нет.
Она протянула руку, и мы поспорили.
— Пьеса, — сказала Кирстен. — правильно должна называться не «Гамлет», а «Гамлет-младший», — Мы обе засмеялись. — Я имею в виду, это всего лишь болезнь. Мы больны, раз пошли к этому медиуму. Пусть все идет своим чередом — конечно, Тим встретится с этими яйцеголовыми из исследовательского центра. Знаешь, где он действительно хочет работать? Никому не говори, но он хотел бы работать в Центре по изучению демократических институтов. Все это дело с возвращением Джеффа… — Она глотнула коктейль. — Оно дорого обходится Тиму.
— Он не должен издавать книгу. Он мог бы отказаться от этой затеи.
Словно размышляя вслух, Кирстен продолжила:
— Как же медиумы делают это? Это экстрасенсорное восприятие. Они могут улавливать твои тревоги. Старая склочница как-то пронюхала, что у меня проблемы со здоровьем. Все из-за того чертова перитонита… Что он у меня был, известно всем. У них есть какой-то центральный архив, у медиумов всего мира. Множественное число, я полагаю, медиа. [79] И мой рак. Они знают, что я извожусь второсортным телом, как подержанным автомобилем. Барахло. Бог подсунул мне барахло вместо тела.
79
Один иа вариантов множественного числа англий-
ского «medium» — media».
— Ты должна была сказать мне о пятне.
— Это не твое дело.
— Я забочусь о тебе.
— Лесбиянка, — объявила Кирстен. — Лесбиянка. Вот почему Джефф покончил с собой — потому что ты и я любим друг друга. — Я и Кирстен тут же покатились со смеху. Мы столкнулись лбами, и я взяла ее за руку. — У меня припасена для тебя шутка. Мы больше не должны называть мексиканцев «латинос», так? — Она понизила голос. — Мы должны называть их…
— Скотинос, — ответила я.
Она блеснула на меня глазами.