Требуется волшебница. (Трилогия)

Набокова Юлия

Я подавила смешок. Не тили-тили, а чили. Купцы перец привезли, а девочка, толком не разобравшись, сперва румяниться им вздумала, а потом в чистом виде слопала, вместо того чтобы щепоточку на котелок добавить.

– Ну ничего, – Агаша воинственно погрозила костлявым кулачком, – я им еще эту насмешку надо мной припомню!

– Спасибо, Агаша, – усмехнулась Забава и уже занесла руку, чтобы, видимо, «выключить» канал, как девочка подпрыгнула и вскрикнула:

– Стойте-стойте, я ведь самого главного не рассказала

Зверей-то каких чудных привезли: коня крохотулечного, что наш горбунок, только с ушами, как у зайца. Поди, волшебный! А еще лошадь страшенную, о двух горбах.

– Брешешь! – выкрикнули со двора.

– Не верите – сами гляньте! – обиделась Агаша и исчезла с блюдца. Изображение перевернулось и отразило двор, на котором стояли привязанные ослик и верблюд.

Не успели селяне поохать от удивления, как в тарелке вновь появилась Агаша.

– Убедился, Фома неверующий! – Она показала язык. – Но самое главное, – девочка выдержала эффектную паузу, нагнетая интригу, – жар-птица!

– Что за диво? – удивился дородный селянин.

– Диво, как хороша, – протараторила Агаша, – перышки жаром так и пышут, так и пышут. На голове – корона, а хвост – что ковер расписной.

– Поглядеть бы! – выкрикнули из толпы.

– А это сейчас, – засуетилась девочка. – Жар-птицу в отдельном сарае держат. А сторож-то наш, Тихон, так он втихаря от купцов народ поглазеть пускает.

Изображение в тарелке всколыхнулось, и некоторое время мы наблюдали подол сарафана Агаши. Видимо, тарелка все-таки совмещала в себе функции не только телевизора, но и видеокамеры.

– Что за обращение с волшебным блюдцем! – заворчала Забава. – Сколько раз говорила беречь как зеницу ока! Она за лето уже шесть штук расколотила, и это опять не бережет!

Наконец Агаша дошла до места. Блюдце, которое она по диагонали зажала под мышкой, передало изображение, и в большой тарелке Забавы крупным планом нарисовался сизый от пьянства нос сторожа. Мужик огляделся по сторонам, взял у девочки монетку и отпер засов. К Агаше подскочил мальчик чуть постарше ее самой с корзиной, накрытой платком, и попытался юркнуть внутрь.

– Не положено! – рявкнул сторож.

– Он со мной, – возразила Агаша.

– Тогда проходь! – Тихон посторонился, пропуская мальчика. Но, когда Агаша попробовала войти, вновь загородил дверь.

– А ты погодь! – хитро ухмыльнулся он. – Уплочено-то за одного.

– Дядька Тихон, – в голосе Агаши прорезался металл, – ты со мной не шути! А не то ославлю тебя на всю округу. Ты меня знаешь, за мной не заржавеет!

Тихон испуганно клюнул носом и торопливо пропустил девочку. Блюдце сделалось серым – в сарае было темно.

– Погодьте, – громко зашептала Агаша. – Степка с собой свечу принес, сейчас зажгу и покажу вам ее, жар-птицу.

– Что ж это за жар-птица такая, от которой в сарае никакого свету нету? Брехня! – раскатисто рявкнул один мужик.

– Чай, жар-птица должна полыхать пуще ста свечей, – поддакнула его соседка.

– Погодьте-погодьте, – заволновалась Агаша, и изображение в блюдце всколыхнулось. – Я уже сейчас, уже зажигаю. Степашка, а ну помоги! Чего стоишь как чурбан! А сразу после жар-птицы я вам расскажу последние новости из царского терема. Напоследок самое интересное приберегла. Там такое случилось, такое!

Я навострила уши: шут с ней, с жар-птицей, хотя посмотреть, конечно, любопытно! Скорей бы услышать, что там у царя стряслось. Вдруг о Василисе что скажут?

Тарелочка полыхнула огнем и через мгновение показала выхваченную из темноты птицу с хохолком на голове.

– Корона! – вскрикнули дети.

– Царь-птица! – ахнули бабы.

«Павлин», – разочарованно вздохнула я. Даже не редкий белый, а самый обыкновенный, сине-зеленый. Интересно только, как ушлая Агаша заставит павлина распустить хвост. Я слышала, он только при виде самки его демонстрирует.

– Сейчас-сейчас, я вам ее во всей красе покажу! – пообещала девочка и зашептала: – Степашка, курицу вытаскивай!

Отражение в блюдце опять заплясало, а потом раздалось взволнованное кудахтанье курицы и восторженный клекот павлина, а следом за ним – словно шорох раскрываемого веера. «Ай да Агаша, – восхитилась я, – все продумала!»

– Держи-держи ее, Степашка! – ажиотированно вскричала Агаша и направила на павлина блюдечко. Большая тарелка во дворе Забавы отразила многократно увеличенный шикарный павлиний хвост, мерцающий и переливающийся в свете свечи.

– Вот это красота! – восхищенно заохали бабы.

– Жар-птица, как есть жар-птица! – признали мужики.

Агаша тем временем затараторила:

– Сама птица предназначена в подарок царю-батюшке. Но получить перышко жар-птицы может любой желающий. За сегодня она уже одно обронила, и его купил богатырь Ставр в подарок своей невесте, Акулине Федотовне. Царский подарок! – Она в восхищении прицокнула. – Торопитесь! Число жар-перьев ограниченно!

Павлин тем временем восторженно клекотал и надвигался на «корреспондентов», желая воссоединиться с курицей. Бедняга, как его припекло!

– Степка, прячь курицу, прячь, – зашептала Агаша. – Да пошли уже, хорош, насмотрелись!

– Гляди-ка, жар-птица перо обронила! – вскрикнул мальчик и метнулся вперед. – Я подберу!

– Куда? – взвыла Агаша, но было уже поздно.

Судя по тому, как заплясало изображение, и по крикам, доносящимся из сарая, Степашка выронил корзину, курица бросилась наутек, павлин помчался вдогонку. Последнее, что мы услышали, был истошный вопль Агаши: «Ой, мамочки!», после чего изображение описало траекторию падающей тарелки и окончательно пропало.