Трехлапая
Шрифт:
По селу ползли разные слухи, один нелепее другого: мол, видели волка, когда он в курятнике яйца ел, и цыплят ловил, и даже у детей хлеб отбирал. Эти рассказы злили деда Трошку. Он продолжал настойчиво искать зверя, но тот как в воду канул.
Волчица постепенно выздоравливала. Перестала кружиться голова, потом пропал озноб, лапа же болела по-прежнему. Есть хотелось даже во сне. Ночами она покидала свое пристанище, искала съестное на огородах, привыкая ходить на трех лапах. Рыскала в темноте, подбирала помидоры, но как только начинало светлеть, быстро уходила на место дневки. Баня не работала, волчицу никто не беспокоил, а она возле своего временного дома никогда ничего не брала.
Но однажды произошло событие, которое заставило ее покинуть убежище. Ночью трехлапой повезло: на берегу, у мостков, когда шла пить, вдруг причуяла уток. Ползком подобралась к ним. Утки, засунув клювы под крылья, спали, лишь старый селезень бодрствовал. И все же он проворонил хищника. Волчице достались две жирные крякухи. Она сожрала их вместе с перьями. Потом отправилась на облюбованный огород, закусила спелыми помидорами и к свету вернулась в логово. На полный желудок уснула крепко. И вдруг сквозь сон она услышала какой-то шорох. Открыла глаза и увидела собаку. Знала, что собаки ходят с людьми, и, затаив дыхание, замерла. Но дворняжка волчицу не замечала. У какой-то нерадивой хозяйки ей удалось стащить опаленную баранью голову, и теперь, под баней, она собиралась позавтракать. Выбирая местечко поукромнее, почти нос к носу столкнулась с волчицей. От неожиданности собака пискнула, бросила ношу и с визгом пустилась наутек. У околицы она остановилась, села и долго лаяла в ту сторону, где рассталась с лакомой добычей. И на другой день лаяла, и на третий, и волчица решила — надо уходить. Перед уходом она долго обнюхивала брошенную голову, но потом все же ее съела. Утром, когда волчица была уже далеко от логова, собака снова принялась лаять на видневшуюся вдали баню. О таком ее странном поведении кто-то рассказал деду Трошке. Дед сообразил, в чем дело, схватил свою двустволку и бегом бросился к околице, приласкал собаку. Та оказалась довольно смышленой, поняла, что от нее требуют. Повела деда к бане, но шагов за сто остановилась. «А ведь калека под баней!» — обожгла Трошку мысль, и он стал осторожно подходить к берегу, боясь раньше времени стронуть зверя. Собака вдруг осмелела, выбежала вперед и, обнюхав перед баней землю, с рычанием полезла под мостки. И тогда дед понял, что волк опять ушел. Он спустил курки, закинул ружье на плечо, побродил по берегу и там, на грязи, увидел отчетливые следы трех лап.
Прошел сентябрь. Отгорело бабье лето. Чаще задували ветры, сыпал мелкий дождь. Уныло становилось в лесу, неуютно. Теперь трехлапую все время тревожило одно — чем же набить пустой желудок.
Несколько дней кряду шел дождь, к вечеру он прекратился, утих и ветер. Похолодало. Волчица выбралась из своего логова, когда чуть сгустились тени. Она всегда обстоятельно осматривала из кустов берег озера, а уж потом выходила. Ее чуткий нос помимо запахов прелой листвы уловил запах вареной рыбы и картошки. Она определила место, откуда исходил дразнящий аромат пищи, и, приблизившись, увидела еще мерцающий костерок и человека, который, нагнувшись, что-то делал. Трехлапая присела, облизнулась и стала ждать, когда тот уйдет. Последние дни кроме кислых ягод терна да опавших лесных яблок она ничего не ела.
Человек притушил огонь, снял котелок и забрался в шалаш. Волчица полежала некоторое время, потом осторожно подошла к костру. Она ничего не нашла, кроме очисток от картошки да небольшой доски, на которой потрошили рыбу. Попробовала есть картофельную кожуру, но та была противной на вкус, волчица выплюнула ее, лизнула внутренности рыбы на доске. Слизь была горькой, — видимо, раздавили желчь. От этого до боли сжало челюсти и глухо заурчало в желудке. Тихо, стараясь не шелестеть, она подошла к шалашу. Человек зажег фонарь, и волчица видела, как он выбирал из котелка рыбу и присаливал. Она знала, что человек, ослепленный светом, не заметит ее в темноте, поэтому легла против лаза в шалаш и стала ждать. Человек, выбрав дымящуюся рыбу, отложил ее к самому выходу, — наверное, чтобы остыла, а сам, нарезав хлеба, принялся за уху. Волчица сначала наблюдала спокойно, но потом голодные судороги сжали глотку, а желудок так закрутило, что она вскочила и поспешно, не жуя, стала глотать рыбу, наблюдая за человеком. А тот с округлившимися от ужаса глазами кинулся в дальний угол шалаша, закричал и ударил ложкой по котелку. Волчица отпрянула, но, сообразив, что человек напуган, вернулась, доела рыбу, потом дотянулась до хлеба, вкус которого теперь хорошо знала, проглотила кусок. И, не спуская взгляда с кричавшего и мечущегося человека, попятилась. И еще долго слышала, как барабанил перепуганный человек, а потом в той стороне вскинулось зарево, освещая деревья и воду: человек жег костер.
В эту холодную ночь долго еще бродила трехлапая. Нашла кем-то спрятанную рыбу, торопливо ее съела и к рассвету, сделав круг, вернулась к своему логову. Волчицу тут никто не тревожил, а густые заросли кустарника укрывали от постороннего взгляда, холодного ветра и дождя.
Утром, когда чуть засерел рассвет, к Трошке прибежал Митрофан. Торопливо и сбивчиво рассказал о том, что его всю ночь гоняла трехлапая волчица и он не знает, каким чудом ему удалось спастись от ее клыков. Трошка резко перебил частившего без передыху Митрофана и бесцеремонно вытолкнул того из хаты. Он знал Митрофана, который мог наговорить со страху три короба небылиц, и знал повадки волков. Чтобы израненная и больная волчица гонялась за человеком, — такого не могло быть. Зверь тоже дрожит за свою шкуру. Конечно, голод мог заставить ее утащить что-нибудь, но нападение — исключалось.
В селе деду Трошке не давали теперь проходу. Он понял: добудет калеку — восстановит авторитет бывалого охотника. А не добудет — пиши пропало…
В этот же день огородами, чтобы его не видели, Трошка отправился к озеру. Он долго ходил по песчаному берегу, тщательно осматривал следы, но тут, кроме крестиков, оставленных лапками куликов, ничего не было. Нашел место ночлега Митрофана. Увидел золу от огромного костра, понял, что и в самом деле Митрофан всю ночь трясся от страха. Еще раз прошелся по берегу, тропинкой направился на дорогу к селу и здесь, на раскисшей обочине, обнаружил волчий след. Он вел в сторону от озера. Старик добрался до просеки и там след утерял. Тогда он вернулся на дорогу, нашел место, где зверь вышел на обочину. Доля правды в рассказе Митрофана была: трехлапая держалась у озера. Трошка еще несколько раз приходил сюда, пытаясь перехватить зверя, но, видимо, волчица перебралась на другой кормовой участок, и охотник с нетерпением ждал белой тропы. Он был уверен в успехе: по снегу трехлапая не уйдет.
В просветах среди деревьев уже мерцали звезды, туман выползал из лощины. Волчица спустилась в низину. Ее обдало холодом, она вздрогнула и прибавила шагу. Ночь сегодня будет голодная, и она, остановившись, долго нюхала воздух, но пахло только опавшими листьями да увядшим хмелем. Трехлапая постояла еще некоторое время и двинулась к берегу, и у самой кромки воды ее сердце вдруг учащенно забилось. Волчица, несмотря на свою хромоту, быстро юркнула в кусты и очутилась на значительном расстоянии от берега. Она опять уловила запах своего преследователя.
Волчица покинула озеро, так как боялась, что человек, который побывал здесь днем, обязательно вернется. Больше к озеру она не подходила, но заросшую лощину не покидала. После ночных странствий, сделав большой круг по тропинкам и чащобам, неизменно возвращалась к своему логову.
А дни и ночи были похожи друг на друга: то возвращалось ненадолго тепло, то тучи затягивали небо и сыпал мелкий противный дождик, то ветер выл и метался по лесу, то все утихало и в ночь легкие заморозки пробовали на ощупь и пожухлый лист, и настывшую в лужах воду, и воздух, делая его звонким и прозрачным.
Волчица опять ела ягоды терна, пробовала грибы, пыталась добывать зайцев, куропаток. Это иногда ей удавалось. Но голод терзал ее теперь постоянно. Как ни боялась она появляться у человеческого жилья, а все же однажды, медленно, с остановками, подобралась к кордону и долго лежала в придорожных кустах, наблюдая за ним. Во дворе мычала корова, люди разговаривали, визжал поросенок. Потом к дому подъехала подвода, залаяли собаки. Звонкий женский голос звал не вернувшегося с пастбища теленка. Волчица поняла: толку не будет — люди не скоро угомонятся, встала и кустами побрела к тропинке, которой когда-то уходила в пески к своему старому логову. На повороте тропинки стоял межевой столбик. Давно она тут не была. Волчица обошла его несколько раз, и тут до ее слуха донесся какой-то шум, она быстро нырнула в росшие неподалеку сосенки и там почти вплотную столкнулась с теленком. Испуганный внезапным появлением хищника, тот бросился наутек. Трехлапая, напрягая все силы, старалась догнать теленка, несколько раз почти настигала и наконец вцепилась тому в заднюю ногу. Теленок взмекнул, сумел вырваться, метнулся в противоположную сторону от кордона. Волчица обрадовалась: теперь-то он не уйдет, она закружит его, и хоть силы не те, но жертвы не упустит! И вдруг услыхала крики и топот. Попыталась еще раз повторить нападение, но люди уже выбежали на поляну. Израненный теленок бросился им навстречу, а волчица, резко тормознув, сильно ушибла обрубок лапы о пень, поспешно рванулась в заросли мелкого сосняка и на махах ушла подальше. Сердце ее колотилось, но вскоре возбуждение прошло, и она снова почувствовала сильный голод. Ничего не оставалось, как вновь идти к зарослям терна и собирать под дикими яблонями прихваченные первым морозцем плоды.
Всю неделю она ночью и днем искала пропитание. Наконец ей повезло у колхозной отары. Подобравшись к ней как можно ближе, трехлапая притаилась, не спуская глаз ни с овец, ни с пастуха, который стоял невдалеке, опершись на костыль. Когда рядом оказался небольшой валушок, она вскочила, овцы шарахнулись в стороны, но волчица быстро настигла жертву, схватила за ногу, потом за горло и, прижав к земле, подождала, пока валушок затихнет, потом перебросила его на спину и рванулась в заросли шиповника и низиной — в спасительный лес. Забившись в самую гущину, она бросила ношу и прислушалась. Далеко-далеко, видимо на поле, голосили люди, но это было уже не страшно. Голод последних дней заставил волчицу взяться за добычу. Она отрывала мясо огромными кусками и, давясь, глотала. И, отяжелевшая, медленно двинулась отдохнуть.