Трехлапая
Шрифт:
Дед Трошка нахмурился, и сосед, поняв, что упоминание о трехлапой ему неприятно, сказал:
— Ты, Трофим, не обижайся, я ведь к тому — может, облавой возьмем серых? Сытые, они далеко не пойдут. Где-нибудь в лесу залягут. По следам найдем.
«А ведь дело говорит, — думал Трошка, умываясь у рукомойника. — Эти двое будут хорошие помощники, злы на волков донельзя. Прохора и Митрофана надо позвать, не откажутся. Глядишь, и зафлажим разбойников».
Через час окладчики были в лесу. Там, где начиналась просека, волки свернули с дороги и направились в густой подрост. Трошка жестом остановил всех, шепотом сказал:
— С этого места ни говорить, ни кашлять. — А сам осторожно прошел по следам
— Звери бежали спокойно, лягут в этой уреме, — вернувшись, Трошка указал рукавицей в сторону зарослей. — Флажки тянем сразу. Не пуганы волки, да и на обход времени нет.
По замыслу окладчиков, они должны были быстро замкнуть круг, идя с двух сторон. Трошка рассчитывал, что сытые волки, улегшись на дневку в густых кустах, не обратят внимания на шум. Вместе с зятем Гончара Михаилом он двинулся по просеке, а Прохор, Митрофан и Гончар — к затону, старательно навешивая на кусты флажки.
Снег под ногами не хрустел. Трошка двигался проворно, вешал флажки сновористо. Уже подходила к концу вторая катушка, когда над поляной появились сороки. Они летели высоко и вдруг, остановившись в воздухе, резко спланировали на растущий средь поляны дуб. Первая из птиц, усевшись на ветке, дернула хвостом, негромко стрекотнула, а затем, заметив людей, переместилась к ним поближе и заверещала на весь лес. Трошка подумал, что пропали все труды, звери отлично понимают, о чем тараторит сорока, но, надеясь на чудо, подскочил к санкам, на которых лежали катушки с флажками, и выдохнул:
— Пошел! Быстрей, быстрей, к затону! Может, успеем!
Его напарник опешил. То делалось все тихо, а теперь наоборот, и шум и треск. Они изо всех сил побежали к затону. Замкнуть круг. Оставалось каких-то триста саженей. Трошка еще надеялся на удачу. Успеют замкнуть кольцо!
— Давай, Миша, — хрипел он, — осталось чуть. Эти проклятые сороки, чтобы их черт побрал…
Вдруг резко, со звоном, хлопнул выстрел один, второй. Стрелял Митрофан. Трошка оторвался от флажков и увидел, как с кручи на белый лед затона сваливались волки. До них было саженей полтораста. Он рванул с плеча ружье, обогнав стволами ближнего к себе зверя, со злостью выстрелил. Картечь, не долетев до цели, прорезала нетронутую пелену снега. Тогда он поднял стволы повыше и, еще больше упредив бегущего волка, бухнул. Раскатистое эхо весело отозвалось на той стороне затона. Волки, испуганные выстрелами, наддали, торопясь скрыться в зарослях камыша. Все видели, как впереди, припадая на переднюю лапу, шла трехлапая, следом стелился матерый, и чуть сзади торопились переярки. Трошка опустил ружье, сдернул с головы шапку и с размаху бросил ее на снег. Он кулаком погрозил все еще трещавшим в стороне птицам, потом, подняв шапку, сердито бросил:
— Собирай флажки, сберегли сороки зверей!
Вскоре потеплело. Низкие тучи нависли над полями. Срывался мокрыми хлопьями снег, накипал на кусты. Стая и днем колесила по безлюдной степи. В одной деревушке волки попытались было забраться в хлев, но помешал человек. Он появился так внезапно, что чистая случайность спасла матерого от смерти. Человек брызнул огнем и промазал, только маленькая дробина зацепила матерому ухо, вызвав жгучую боль. Волки удрали подальше от злополучного катуха и повторить набег больше не решились. Матерый долго обтирал о снег кровоточащее ухо, потом звери ушли в степные бурьяны, надеясь поохотиться на русаков.
Хотя следов зайцев было много, но длинноухие тоже наловчились искать пропитание и укрытие вблизи человека. И вот голод заставил волков мышковать. Вокруг было тихо, и стая старательно ловила полевок, не обращая внимания на снегопад. К полудню волки устали. Они нашли будылья подсолнухов погуще и улеглись отдохнуть. А вечером,
Ночь была тихой. Слабый морозец чуть прихватывал волчице влажный нос. И трехлапая приблизилась к чернеющему куску мяса. Она обнюхала его, даже дважды лизнула языком, боясь попробовать на зуб.
К ней подошел матерый. Они уже решились приступить к ужину, и вдруг трехлапая почувствовала, что язык у нее онемел и во рту стало сухо. Она торопливо похватала снегу, но это странное ощущение не исчезло, а матерый уже намеревался вцепиться в кусок, волчица поспешно кинулась к нему и больно ухватила зубами за щеку. Волк отскочил и грозно рыкнул на трехлапую. Он не мог допустить, чтобы его, вожака, ослушались, а тем более кусали. Волчица успела увернуться от клыков матерого и вдруг увидела, как один из молодых волков с жадностью крошил зубами небольшой кусок. Она налетела на переярка, а тот подумал, что у него отнимают добычу, кинулся наутек. Вожак не понимал, что случилось в стае, но, увидав, как улепетывал переярок, погнался за беглецом. Молодой волк знал, за ослушание будет трепка, и удрал в бурьян. Матерый подскочил к брошенному куску и вдруг учуял какой-то неприятный запах. Теперь только он понял, почему его укусила подруга — мясо было отравлено. Волки ушли.
Отравленная приманка еще долго чернела, пока ее не засыпало снегом. Молодой волк, который успел проглотить маленький кусочек мяса, некоторое время мучился. Его выворачивало наизнанку. Идти за стаей он не мог. Переярок свернул в сторону и с трудом забрался в гущину чернобыла и там время от времени, после приступов тошноты, непослушным языком лизал холодный снег.
Через пять суток ему стало лучше, и он пустился вдогонку за стаей. С еще большей осторожностью волки приближались теперь к могильникам и только после тщательного обследования набрасывались на еду, но добычи было мало, и стая жила впроголодь.
Голод пригнал ее однажды утром к бугру, за которым темнел овчарник. Волки слышали нетерпеливое блеяние овец и скрип колодезного журавля: чабан поил отару. Трехлапая осторожно выглянула из-за бугра и застыла. Стая подтянулась к ней. С минуту звери стояли неподвижно, потом сорвались и на махах ввалились в загон. Хватали, рвали, стараясь свалить как можно больше овец. Чабан пытался отогнать волков, но они не обращали на него никакого внимания. На крики из домика выбегали люди, улюлюкали, размахивали палками. Последним выскочил юркий дедок с ружьем и прямо от крыльца стал целиться. Его увидела трехлапая. Она первой кинулась прочь за бугор, матерый мчался следом. Грянул выстрел, но заряд угодил в овцу, а волки, не чуя под собой земли, торопились уйти подальше от опасного места.
Это нападение на ферму окончательно истощило терпение людей. В тот же день собрались члены колхозного правления, долго сидели, прикидывая, как избавиться от серых разбойников. Председатель послал нарочного за охотниками. Минут через десять явился дед Трошка, за ним и Прохор. Председатель устало посмотрел на вошедших, встал и поздоровался за руку с каждым.
— Ну, что будем делать, старички? Вы слыхали, что натворили волки на овчарнике? Ладно, по ночам донимали, а теперь средь бела дня стали нападать. И все, Трофим Яковлевич, твоя знакомка творит.