Тренировочные часы

Ней Сара

— Почему?

— Потому что ты заставишь меня плакать.

— Анабелль. Я не знаю, что тебе сказать. Если ты… — Я сглатываю. — Если ты хочешь, чтобы я отошел в сторону, чтобы ты могла видеться с другими людьми, я сделаю это, потому что люблю тебя. И хочу, чтобы ты была счастлива, и я уже через многое прошел в этом году, но хочу, чтобы ты знала, что хочу попробовать.

— Эллиот…

— Ты позволишь мне закончить? Я провел почти семь часов в машине, ничего не делая, кроме как обдумывая это, думая о тебе и этом ребенке.

Просто чудо, что смог закончить последний семестр, Анабелль. Я понятия не имею, как быть отцом, но мой чертовски хорош, и твой тоже — это автоматическая победа для нас.

Я бормочу, движимый нервами.

— Я волнуюсь. Иногда меня тошнит, но кого не тошнит? Я боюсь до усрачки, но и ты тоже, и мы достаточно взрослые, чтобы это сработало.

Анабелль покусывает нижнюю губу, и я не знаю, хорошо это или плохо, поэтому делаю единственное, что могу. Я продолжаю.

— Я схожу с ума, Анабелль. Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Вы могли бы разрубить тишину в комнате тупым ножом.

— Рекс... просто мой друг.

Серьезно? Она собирается начать разговор с того, что втянет в него этого засранца? Я ощетиниваюсь.

— Он просто мой друг, и он был удивительным. Я люблю его, и тебе важно это знать, потому что он никуда не денется. Он гладил меня по спине, составлял мне компанию и расчищал тротуар на морозе. Рекс сделал все, что делает хороший друг, чтобы поддержать.

— Он влюблен в тебя?

Анабелль снова закусывает губу. Кивает.

— Думаю, что да.

Безответная любовь — полный отстой.

Я никогда не чувствовал этого, никогда не был в этом, но думаю, что любить кого-то, кто не любит меня, выпотрошит меня. Бедный ублюдок.

— Он это сказал?

— Нет, но он поцеловал меня.

— Когда?

Почему я задаю ей эти вопросы, когда ответ только разозлит меня? Потому что жажду наказания.

— Сегодня вечером. До того, как ты пришел.

— И ты ему позволила? — Мой голос повышается, сердце колотится.

— Да.

— И что? — Неизвестность убивает меня.

— Это было приятно.

Было приятно?

Что, черт возьми, это значит? Я не знаю, что делать с этой информацией или как реагировать, поэтому стою, озадаченно глядя на нее. Терпеливый, но чертовски запутавшийся.

— Вы просто друзья, но поцелуй был приятным?

— Да.

Вроде как мы с ней были «просто друзьями», но секс был фантастическим? Мы были «просто друзьями», но у нас будет ребенок?

Дерьмо.

— Он знает, что он не для меня.

— И он это понимает?

— Да. Мы все время говорим о тебе.

Ох, потрясающе! Могу себе представить, как идут эти разговоры, если мы основываем их на его поведении на крыльце. Он назвал меня придурком и папочкой, и ни один из его слов не звучал как комплимент.

Я закатываю глаза.

— Он, кажется, не очень обрадовался, увидев меня.

—

Нет, но поставь себя на его место. Мы вместе ходим на занятия, нам весело вместе, и он не осуждал меня, когда узнал, что я беременна — на самом деле, он любит детей. Странно, правда?

Угу. Странно.

Я хмурюсь.

— Он познакомил меня со своими родителями и очень заботится обо мне, Эллиот. Он изменился за последние несколько месяцев. Думаю, что увольнение из команды было лучшим, что с ним случилось, как бы странно это ни звучало.

— Ладно, мы можем перестать говорить о Рексе Гандерсоне и начать говорить о нас?

Я так раздражен.

— Но разве ты не понимаешь? Он часть моей жизни, и он должен быть частью твоей тоже, если мы собираемся сделать это, если мы собираемся быть вместе. Это то, что ты хочешь, верно? Быть вместе?

Да.

— Да, черт возьми.

— Тогда вы придумаете, как терпеть друг друга, ради меня. Я не брошу друга, потому что вы двое не можете вести себя по-взрослому. Смирись с этим.

Ревность — сильное чувство, возрастающее, когда ситуация уже испорчена.

— Так сказала бы мама, — бормочу я.

Анабелль улыбается, сияя.

— Неужели?

— Ага. — Я бросаю взгляд на две переполненные сумки, брошенные у двери. — Ты будешь потрясающей мамой, Анабелль. Прости, что раньше, чем ты планировала.

Я не могу встретиться с ней взглядом, не могу ничего сделать, только смотреть на этот живот, уютно устроившийся под темно-синей хлопчатобумажной футболкой, гордо выставленный напоказ. Длинные волосы, спадающие на левое плечо, густые и блестящие.

Мой взгляд скользит по ее груди.

Ее узкая талия, несмотря на увеличивающуюся выпуклость, и, держу пари, если она повернется спиной, я не смогу сказать, что она беременна.

Она тоже смотрит на меня, скользит взглядом по моим широким плечам, как делала сотни раз до этого, но сейчас все по-другому.

— Семестр прошел хорошо для тебя. Хорошо выглядишь.

— Неужели? А чувствую себя дерьмово.

— Неужели?

— Да. С тех пор как я вернулся в Мичиган, я только и делал, что волновался. Не знал, что ты скажешь, когда увидишь меня сегодня вечером, не знал, скажешь ли ты мне, чтобы я пошел к черту, или позволишь мне войти. Это было ужасно.

Я не шутил, когда сказал, что меня чуть не вырвало.

Мне пришлось несколько раз останавливаться по дороге и, высунувшись из окна со стороны водителя, справляться с рвотными позывами. Чем ближе я подъезжал к дому, тем сильнее сжимались узлы в моем животе, это был гр*баный беспорядок.

— Признаюсь, когда я сегодня открыла дверь, мне показалось, что я вижу привидение.

— Ты действительно выглядела очень бледной.

— Я всегда бледная, — шутит она.

И улыбается, такой большой и широкой улыбкой, что мое гр*баное сердце... колотится.