Трепет света
Шрифт:
— Видите крылья и выпуклости усиков? Она отчасти фея-крошка, отчасти слуа, отчасти фейри, поэтому плохо переносит окружающий ее металл и искусственно созданные материалы. Если вы продолжите вводить в нее все эти ненатуральные штуки, она умрет.
— Хотите сказать, что у нее аллергия на искусственные материалы?
— Да, — ответила я, не желая тратить время, чтобы объяснить необъяснимое.
Доктор Ли не стала спорить, просто взяла Брилуэн и вместе с медсестрой начала снимать с нее все трубочки. Малышка жалобно заплакала, едва они забрали ее у меня, и от одного этого звука мое сердце разрывалось. Двое других малышей тоже заревели, словно за компанию.
Рис забрал Аластера у медсестры и, казалось,
— Вы никогда не упоминали о наличии серьезной наследственной аллергии, — сказал доктор Хейлис, выглядя при этом рассерженным.
— Дайте мне ее, пожалуйста. Очень важно, чтобы она касалась чего-то естественного, — ответила я.
Думаю, они послали кого-то за другим оборудованием, которое можно было бы использовать с Брилуэн, и дали мне ее подержать на это время. Дочку мне вернули совсем нагой, потому что подгузник тоже был изготовлен из искусственных материалов. Я держала свою голенькую крошку, ощущая крылышки, спускающиеся вдоль её тела. Они выдавались над кожей, ещё не отделились от неё, но не были просто рисунком.
Вряд ли в моих генах были гены фей-крошек, но я знала, что они могут погибнуть в городе, ослабеть и умереть от окружающего металла, пластика и мусора. И я дала ей то единственное, что было абсолютно естественным, повернув малышку и приложив её крохотный бутончик рта к своей груди.
— Она слишком мала, — произнесла одна из медсестер, — и пока не сможет достаточно крепко присосаться, чтобы есть.
Брилуэн выглядела невероятно маленькой на моей налившейся груди, но так крепко схватила сосок, что едва не заставила меня ойкнуть, и это был хороший знак. Я почувствовала, как она начала есть, и это было самое удивительное ощущение. Я смотрела на ее хрупкую шейку, тоненькую как у птички, она жадно глотала, словно не могла насытиться. Из второй груди у меня тоже начало сочиться молоко.
Мистраль вручил мне Гвенвифар, и мне потребовалась помощь его и Холода, чтобы взять обеих девочек хватом крест на крест, который я оттачивала месяцами, готовясь к близнецам. И уложив девочек для кормления, я поняла, что мне необходима дополнительная грудь. Ведь у меня тройня, правда, всех троих мне никак не удержать.
Как по команде, Аластер тоже заплакал, желая получить свою долю. Я понятия не имела, что с этим делать, но не слишком волновалась, чувствуя облегчение от того, как жадно и уверенно сосет Брилуэн. Гвенвифар с братом могли бы есть по очереди, пока Брилуэн не догонит их. Медсестра протянула Рису бутылочку, и он, как будто не единожды тренировался, начал кормить нашего сына. Аластер, похоже, не возражал, что ему пришлось сосать что-то искусственное. Все трое погрузились в счастливое, довольное молчание, и смотря на мужчин моей жизни, я знала, что среди них должны присутствовать еще двое отцов. У меня был секс с феей-крошкой и одним змеегоблином, когда я уже забеременела близнецами, из-за этого я решила, что могу не предохраняться. Я уже была беременна, куда уж безопаснее, но ощущая, как впервые начинают двигаться крылышки на спине Брилуэн, я понимала, что еще двоим мужчинам нужно навестить свою дочь.
Я происходила от нескольких божеств плодородия, но понятия не имела, чем это может для меня обернуться. Это я о собственном плодородии и способности зачать, уже будучи беременной. Я начала смеяться, и смех этот обернулся слезами радости. У одной из моих дочерей есть крылья, может быть, она сможет летать?
Глава 4
Говорят, когда спишь, не ощущаешь запахов, но меня разбудил аромат роз, и я на мгновенье задумалась, почему в полумраке больничной палаты пахнет шиповником, как в полдень на теплом летнем лугу. Если бы не ночники под полкой и у двери в ванную, то в комнате стояла бы кромешная тьма. Я все же разглядела бледное, пушистое облако в другом конце палаты. Гален спал в кресле прямо под ним, которое оказалось вовсе не облаком, а скоплением цветов, распустившихся на маленьком плодовом деревце, что выросло позади его кресла. Мне приходилось видеть временные растения, выросшие от избытка магии в одном месте, но, насколько мне известно, мы не делали ничего магического. Может быть, я что-то пропустила, пока спала, или, может быть, в сюрпризе из тройняшек было достаточно магии. Одну руку Гален держал в пластиковой кроватке, что стояла рядом. Из-за тусклого освещения я не могла рассмотреть, кто из близнецов лежал в ней под одеялом, но ладонь Галена расслаблено покоилась около крошечной фигурки, словно он даже во сне стремился к малышу.
Я улыбнулась. Гален, может, и не лучший воин среди моих мужчин, и как политик он ужасен, но меня совсем не удивило, что он хороший отец.
Шорох рядом заставил меня повернуться, и я увидела другую пластиковую кроватку на высоких ножках с колесиками. В ней стояла плетеная корзинка с маленькими ручками для переноски, так что Брилуэн не касалась искусственного материала, который очевидно причинял ей боль. Под одеялком мягко изгибались крылья, которые были даже больше, чем у Рояла и его сестры Пенни, приехавших навестить свою дочь и племянницу.
Я почувствовала ещё сильнее запах роз, подняла глаза вверх в поисках его источника и увидела ветви розы, раскинувшиеся над моей кроватью живым навесом из шипов и светлых цветков, похожих на звезды в темноте. Я также ощутила сладость яблоневого цвета и поняла, какое дерево выросло в противоположной стороне палаты.
Интересно, что подумают медсестры о новых предметах интерьера. Надо мной среди цветов порхали бабочки, и я видела, как они перелетали со одного соцветия на другое, но знала, что они только были похожи на насекомых. В выросших ветвях порхали десятки фей-крошек, привлечённых новой магией, как мотыльков привлекает свет, и они прилетели сюда не просто потягивать нектар и собирать пыльцу, а охранять.
Я взглянула на Риса, спящего на диване в дальнем углу палаты вместе с Гвенвифар, лежащей на его груди. Ее белые локоны в скудном свете были очень похожи на его. В своём маленьком кулачке она сжимала его палец, словно они держались друг за друга даже во сне.
Шолто вальяжно устроился в кресле, как будто позировал, развернувшись спиной к единственному окну палаты. С последней нашей встречи он успел переодеться, потому что сейчас его одежда была такой темной, что он сливался с тьмой, а его длинные волосы поблескивали золотистой завесой. Глаза у Шолто были светлые, но при таком освещении я бы не смогла угадать их цвет. В таких золотистых глазах, как его, нет ничего человеческого. Они были светлыми, но не настолько, как его белоснежная кожа, сверкающая в полумраке комнаты, как волосы Риса и малышки.
Стена позади него пошевелилась. Мне пришлось прищуриться и сосредоточиться на том, что я вижу, чтобы понять, что это вовсе не стена двигается, а повисший на ней большой ночной летун, похожий на гигантскую летучую мышь, хотя летучие мыши не могут прицепиться к совершенно гладкой поверхности, потому что у них нет щупалец с присосками, как у летунов. Его обтекаемое тело обрамляло окно и почти достигало потолка. Когда-то летуны преследовали меня в ночных кошмарах, которыми по сути и были, но теперь эти кошмарные существа оказались на моей стороне, и я знала, что, пока они находились в комнате, почти никто в этом мире или любом другом не осмелится напасть на нас.