Треск Цепей II: Белый Ворон
Шрифт:
— Кто или что это было? Собаки как будто обгорели без огня, от ловчих остался один пепел, кроме тех двоих, что поднялись и пришли к лагерю.
Ирда говорил про тех воинов, что погибли от заклятья, но не от меча. Ночью они вышли к свету костров, скованные холодом, мычащие и тянущие руки к живым. Слуги Риордана — нежить.
— Собаки тоже должны были подняться.
Колдун протянул руку и аккуратно отстегнул кожаный ошейник. Что-то неслышно прошептал и выдохнул пар прямо на полоску выделанной кожи. На секунду структура ошейника изменилась,
Мастер боли улыбнулся своим мыслям и склонив гладко выбритую голову набок, ответил:
— В нашей стране популярно тёмное искусство. Собаки носят на своих шеях амулеты, заговоры не позволяют наслать на них безумие или помутить разум, защищают их разум и души. Захоти их кто-то поднять, он бы это сделал. Но он не хотел.
Колдун вздохнул и откинул ремешок прочь.
— А как же младшие братья? На них тоже были амулеты! — И продолжил тише боясь вызвать недовольство. — Ты сам их делал.
Мастер боли пожал плечами и ответил:
— Мы в империи. Здешние мастера зовут себя кудесниками и самое популярное искусство среди них, оборачивать свой дар стихией. Мои амулеты могли отвести разряд или пламя, но не тьму. Невозможно защитить от всего.
Колдун выглядел молодым юношей, совсем не боялся холода и не носил зимних одежд. Лёгкая кожаная куртка, сапоги и узкие штаны. Оружия не видно, но было бы глупо думать, что это существо безобидно.
Мастера боли скармливали часть своей души призванному из-за изнанки духу, и тот занимал пустоту, сливаясь с остатками души. То, что получалось в итоге, обычно любило чувствовать себя человеком и испытывать эмоции. Вкушать пищу, заниматься сексом, причинять боль…
Он мог бы выглядеть как угодно. Стариком, девушкой или взрослым мужчиной. Но сейчас ему нравился именно этот образ. Он навевал воспоминания о молодом горце, чья душа распадалась и выла, питая утробу пожирателя душ.
— Следы на снегу… тот, кто убил наших людей, был кудесником?
Ирда возвышался над «юношей» почти на две головы, но старался не выказывать грубости. Это было опасно даже для него. Но при этом он не заискивал, опасался и не лез на рожон, но и не стелился тряпкой. Остальные боялись даже заговорить с мастером боли или бросить в его сторону лишний взгляд, но не Ирда.
— Нет, скорее самоучка. Или вовсе не имперец. У них тут запрещено тёмное ремесло. Хотя возможно наш «друг» не человек. Мы должны найти его, я хочу с ним поработать. Вернёмся в лагерь, оставим стражей. — Колдун кивнул на цепочку присыпанных следов уходящих в лес. — Мы пойдём за ним и добудем его для красного легиона. Уверен, это необычный экземпляр.
Через два часа из посёлка вышел отряд в десяток бойцов. Тройка стрелков, пара воинов, Ирда и Мастер боли. Остальные были не совсем людьми. Бездушные, обработанные мастером боли рабы песчаного трона. Телохранители и слуги, чья психика была сломана и перекована извращённой магией красного легиона.
Один
Вот только ни кто в отряде не догадывался, что этот бездушный часто видит сны наяву. Слышит в треске горящих поленьев щелчки арбалетных дуг. Видя кровь на снегу, вспоминает зубчатую стену. А глядя на огонь, слышит крики сгорающих заживо горожан.
При перековке он утратил способность говорить и память. Вязь подчиняющих знаков опоясывала его грудь, делая служение желанным, а бунт невозможным.
Но огонь…
Он нёс в своих языках грёзы.
— ПРОДА—
После бессонной ночи мне требовался длительный отдых, но останавливаться я не стал. Встать лагерем утром, означало проспать весь день чтобы снова идти ночью.
Не желая сбивать режим, я сверился с показаниями в интерфейсе и решил продолжить путь.
К вечеру в глазах поселился «песок». Я снял защищающее от холода кольцо чтобы мороз бодрил и не давал терять бдительности. Лес сгустился, ИскИн вёл меня к конечной точке моего пути старым маршрутом, сохранённым в памяти биотического блока.
Забавно, но я встретил закат на поляне, той самой, где мы с Соней отбивались от гноллов. Окружённый промороженными деревьями, закуток в чащобе выглядел тихо и безопасно. Ничего не напоминало о пролитой здесь крови. Снегопад и лесные звери подчистили все следы. Трупов на месте не оказалось, я специально прошёлся там, где их мог завалить снег и ничего не обнаружил.
Здесь я решил разбить лагерь и переждать ночь. Натаскал хвороста и нарезал коры. Развел огонь в сумерках, чтобы перед сном натопить снега и поесть горячей еды. Тёплые сухари с сыром и обожжённым на костре салом гораздо вкуснее чем они же, стоящие колом от холода.
Но кора, нужна была не только для костра. На ней я нарисовал знаки, подсмотренные у жрицы, и окружил ими стоянку отвернув от лагеря.
— Латус просидиум!
Волшебные слова сорвались с моего языка и под хлопок ладоней огонь в костре полыхнул серым, потусторонним светом.
Визуальный эффект, сопровождающий заклинания, как всегда, отличался. У Сони выходило по-другому. Я воспроизвёл её ритуал, который она использовала во время похода по склону Одинокого клыка. Правда в тот раз эта штука не смогла нас защитить от нападения троггов. В памяти ИскИна были сохранены слова жрицы, описывающие её заклинание:
«Отводит глаза тем, кто живёт злыми умыслами. От тварей не спасёт, но увеличит наши шансы на спокойную ночёвку.»
Не спасёт, но увеличит шансы на спокойную ночь — такой расклад меня более чем устраивал. Я сел спиной к костру на собственный рюкзак и задремал, держа отстёгнутый от пояса меч под руками.