Третье откровение

Макинерни Ральф

— Вы имеете в виду отчеты о покушении на Иоанна Павла Второго?

— Как вам удается держать в голове столько информации! Да, я имел в виду именно их.

— Ваше превосходительство, их также похитили.

— Ваше высокопреосвященство, но кому они могли понадобиться?

— Действительно, кому? Но по сообщению одного из наших ведущих архивариусов, Реми Пувуара, документы возвращены на место. Разве не чудо?

— Так, значит, мою просьбу могут рассмотреть? — как можно спокойнее произнес Чековский.

— Его святейшество согласился передать вам все

эти материалы. С одним условием. — Кардинал расплел руки и вытянул их на столе. — Их необходимо уничтожить.

— О, ваше высокопреосвященство, положитесь во всем на меня. Я лично прослежу. Когда можно будет получить документы?

— Немедленно. Отец Ладислав проводит вас к отцу Пувуару, тогда и состоится передача.

Зельда Льюис-Фауст настояла на том, чтобы взять на себя расходы по торжественному празднованию бракосочетания, и Лора не нашла вежливый способ отказаться. Ее брат Джон специально прилетел в Америку, чтобы отслужить свадебную мессу и засвидетельствовать обет Лоры и Рея Синклера жить в любви и согласии. Посаженным отцом был Нат Ханнан, он провел невесту по проходу к дожидавшемуся жениху. Во время церемонии Зельда плакала навзрыд — женщина, потерявшая двух мужей, из них навсегда по крайней мере одного. Нат Ханнан нанял частного детектива по фамилии Валленштайн, с блестящими рекомендациями, чтобы тот разыскал Габриэля Фауста. Одна из целей розысков заключалась в том, чтобы вернуть Фауста в объятия любящей жены.

Из окна гостиничного номера, выходящего на гавань Пантеллерии, Габриэль Фауст наблюдал, как маленькое суденышко борется с течением, заходя в порт. Только через час кораблю наконец удалось проскользнуть через узкий проход в спокойные воды. Фаусту все это казалось метафорой его нынешнего положения.

Но мир и спокойствие быстро надоедают. После долгих лет постоянной борьбы, плавания в бурных водах тихая благодать порта оказалось сомнительной радостью. Фауст скучал по возбуждающей неопределенности, скучал по притяжению неведомого будущего. Он скучал по Зельде.

Бездействие навевало нежелательные мысли, от которых он не мог спрятаться. Баснословное богатство, как бы он его ни достиг, хранилось в базах данных цюрихского банка. Чек, полученный от Трепанье, Фауст быстро перевел на другой счет, к которому привязал действительную кредитную карточку. Если не брать в расчет чисто гипотетическую возможность полного и абсолютного краха западной экономики, Габриэль ничего не опасался.

Возможностей для беспутной жизни на Пантеллерии было немного: все женщины или уродливые, или целомудренные, или замужние. Ни одного борделя на весь остров. Бары закрывались в десять вечера! Габриэль скучал по Зельде.

Не имея причин для беспокойства, он не мог отделаться от чувства тревоги. Моль и ржа не истребят его сокровищ, воры не подкопают и не украдут, ^[140]но миллионы давали Габриэлю лишь хрупкое ощущение защищенности. Имеет ли какое-нибудь значение то, что он богат? Когда-то деньги означали, по крайней мере,

возможность свободно перемещаться. Теперь Фауст не смел покинуть Пантеллерию. Никому и в голову не придет, что он здесь. Если бы только Зельда была рядом…

Габриэль скучал по ее беззаботной болтовне. Скучал по ее простодушной, жадной улыбке, с какой она его слушала. Скучал по ее теплому, мягкому телу.

И Габриэль скучал по публике. Он чувствовал себя фокусником, выполнившим бесконечно сложный трюк — в кромешной темноте. В пустом зале. Ему невыносимо хотелось кому-нибудь рассказать, какое дело он провернул. Конечно, на самом деле не кому угодно. Если честно, поделиться он хотел только с Зельдой.

Вечером после закрытия бара Габриэлю приходилось возвращаться в свой номер и пьянствовать в одиночестве, обдумывая возможности вызвать Зельду на остров. Все они были связаны с неприемлемыми рисками.

— Доктор Фауст?

Мужчина подсел к Габриэлю на скамейку, откуда открывался вид на полоску воды с ритмично покачивающимися судами, и, перед тем как заговорить, какое-то время любовался этой сценой. Габриэль его не узнал.

— Мы с вами встречались? — спросил он.

— Наконец встретились.

Габриэль изучил профиль незнакомца, похожий на стиснутый кулак. Шляпа не по сезону была сдвинута на затылок, на лбу блестели бисеринки пота.

— Валленштайн.

Не отрывая взгляд от гавани, мужчина протянул Габриэлю руку, и тот ее пожал.

— Вы американец?

— Сейчас все хотят быть американцами. Разумеется, вы поняли, зачем я здесь.

— Объясните.

— Игнатий Ханнан.

— А. — У Фауста внутри все оборвалось. — И что побудило вас приехать сюда?

— Как я оказался на этом забытом богом острове? У меня состоялся весьма любопытный разговор с Мики Инагаки.

Et tu, Brute? ^[141]Впрочем, помимо процветающего делового сотрудничества, своеобразной дружбы и воровской чести, чем был ему обязан Инагаки?

— Всемогущие деньги, — вздохнул Валленштайн. — Купить можно все.

— Откуда мне это знать?

— Ха-ха. Доктор Фауст, позвольте поделиться с вами проблемой, с которой я столкнулся.

Проблема, с которой столкнулся Валленштайн, заключалась в следующем: чьи деньги ему взять. Разумеется, он мог, разыскав Габриэля Фауста, выставить за это счет Игнатию Ханнану. С другой стороны…

— Полагаю, пятьдесят на пятьдесят — и мы с вами оба останемся довольны, — сказал Валленштайн.

— Что помешает вам взять деньги и все равно меня выдать?

Валленштайн посмотрел на Фауста своими печальными заплывшими глазами.

— Зачем?

— Чтобы поиметь еще и с Ханнана.

Глаза Валленштайна забегали вверх-вниз, словно вишни на колесиках игрального автомата.

— Верно.

Додумался бы он до этого сам? На следующий день, после того как Габриэль дал распоряжение своему банку в Цюрихе, Валленштайн вернулся с местным полицейским. Габриэля арестовали. Ему предстояла высылка в Штаты и встреча с истцом.