Третье поколение
Шрифт:
– Да хоть десять, – фыркнула Натали. – У префекта их толстенная папка.
Больше по дороге к ним никто не приставал, хотя многие фоткали на планшеты странную стаю. В итоге они благополучно добрались до каюты префекта. Места тут было с избытком, почти простор: несколько разнокалиберных блоков, один – гостевой, в котором зачастую ночевал кто-нибудь из знакомых, сейчас он как раз пустовал. Здесь, в гостевом боксе, освобожденного паренька посадили на стул. Гай подал ему картонный стакан с трубочкой, внутри был томатный сок, его любимый. Кусты томатов, по виду больше походившие на деревья, росли не только в оранжерее, но и в боковых
Парень сделал глоток, сморщился:
– Что за гадость?
– Ты кто? – спросила Ната подлинно инквизиторским тоном, уперев руки в бока и постукивая носком ботинка.
– Кошмар… – пробормотал тот.
– Да я поняла, что это все кошмар. Я имя спрашиваю.
– Я и говорю – зовут Кошмар.
– Так я и думал, – кивнул Гай.
Парень нелепо хихикнул. Теперь его начало трясти крупной дрожью.
– А вы кто?
– Я – Кирдык, – объявил Клим, решив, что пошутил удачно.
– Мы все – прайд, то есть стая, – уточнила Ната.
Парень кивнул, и закрыл ладонями лицо, пытаясь прийти в себя. Так он и замер, скрючившись, не двигаясь, будто робот, которому отключили прогу.
– Да он и не знает, что такое стая, – презрительно фыркнул Клим. – Он ведь не с нашей палубы.
– Он с эйчной страты, – сообщил Гай, успевший прошерстить Сеть. – Прозвище Кошмар там значится только за одним челом по имени Адриан Гор. Чувак с промки. 31 августа исполнилось шестнадцать, значит, ответка по полной. А у него четыре строгача в деле.
– И что теперь? – спросил Клим.
– Он – мой гость, – объявила Ната.
– Ты водишься с промаками? – презрительно выпятил губы Клим.
– А ты бы смог с эйчной палубы без пропуска стартануть до высших уровней? – насмешливо спросила Ната.
Клим пожал плечами:
– Зачем мне прыгать?
Пленник наконец отнял руки от лица, обвел всех троих взглядом. Глаза у него были шальные.
Наконец он вымолвил с трудом:
– Мы попадем на Гею-2 еще при нашей жизни.
– И как именно? – насмешливо спросил Клим.
– Еще не знаю.
«Наша жизнь – один сплошной баг».
Гор вышел на фальшивую лоджию. Окружающий его голограммный пейзаж представлял проект будущего города на Гее-2. Вид на несуществующую столицу колонии. Сверкали вечерние огни Виктория-сити. Все эти проекты, вернее красочные картины, делались еще на Земле, пока в космосе из блоков собирали корабли конвоя. Труд длился десятилетиями, картинки должны были вдохновлять работавших сменами монтажников. Потом картины перекочевали на ковчеги, автоматически сделавшись частью интерьера. Первое поколение воспринимало их почти восторженно, второе – с некоторой долей скептицизма, третье полагало почти с уверенностью, что Виктория-сити существует и ждет их где-то впереди.
Город на берегу бирюзового залива напоминал огромный зиккурат. Внизу – массивное основание, изрытое черными оспинами многочисленных входов, что открывали дороги в подземные блоки, выше – рабочие сектора, ну а еще выше – офисы-башни, группы жилых корпусов, градокуртины, каждая отделенная от соседней аркадой прозрачных арок. Эти хрустальные аркады – на самом деле сервисные виадуки, по которым будут течь в город энергия и ресурсы. А в центре высилась Золотая башня, покрытая стеклянной чешуей, на восходе и закате дарящая жителям снопы золотых отраженных лучей нового Солнца, воистину ось грядущего мира.
Паренек, выросший на промышленной палубе, от одного взгляда на этот потрясающий город должен был завизжать от страха, свернуться в клубок и лежать теперь где-нибудь в самом темном уголке. Нет ничего страшнее открытого горизонта для человека из бокса. А Гор стоял на лоджии, смотрел и улыбался. А еще прикидывал, где нужно построить дом, чтобы из окна открывался подобный вид.
Кошмар сделал отчаянный шаг, поставил все на один пуск, и теперь ждал, чем завершится полет. Взрыва на пусковом столе не произошло – его авантюрный шаттл оторвался от тягостной тверди привычного, преодолел гравитацию безумных запретов. Теперь в ближайшие часы стоит ожидать максимальной гидродинамической нагрузки – безопасники постараются либо убить мятежника, либо умять и вернуть в промку во что бы то ни стало. Страты – основа социальной структуры корабля. Переход с одной палубы на другую запрещен, к этому приучают с детства, это вплавляют в мозг, вытравливая желание что-то изменить в существующем миропорядке.
Много лет назад, в ночь, когда погибли его родители, они с Надей смотрели на настоящее звездное небо с балкона палубы H.
Малыш Гор стоял недвижно, вцепившись в Надину руку, такую сильную в перчатке скафа.
Он слышал ее голос в переговорном устройстве, слова звучали как заклинание.
– Запомни, Гор, запомни: стены мы возводим вокруг себя сами. Или нам помогают их возвести. Нет никакой причины всю жизнь провести на промпалубе, нет причины жить в крошечных боксах-каютах и смотреть на мир только сквозь призраки голограмм. Просто кому-то выгодно, чтобы мы были такими – боязливыми, ограниченными, заранее обреченными стать трудягами, не видеть для себя иных путей, кроме одного. Нами манипулируют совет палубы и префект, ими – высшие палубы и Мостик. Всеми – Командор, и так без конца. Никто не имеет права запретить тебе выбрать дорогу. Чтобы отправлять корабли в космос, нет нужды всю жизнь терпеть тесноту космического бокса. А теперь отпусти руку, будь собой.
И он разжал пальцы. Стоял, разведя руки в стороны, балансировал над бездной. Кружилась голова, и волна сладкого ужаса уносила его все дальше и дальше – в неведомые фантазии, где он, Адриан Гор, видел себя сидящим в Большом Совете Виктория-сити. Глаза слепило от золота, пурпура, ярких огней, а женщина на возвышении, похожая на Надю, говорила, вращая перед собой модель невиданного прежде корабля.
В следующий миг он обхватил Надю руками, прижался шлемом к ее скафу и зашептал в переговорник:
– Давай убежим из промки, давай убежим!
– Убежим, скоро. Но еще рано. Будет время, обещаю.
– Не оставляй меня, Надя.
– Не оставлю.
Надя все время рассказывала ему про удивительные вещи: про ученых древности, про великие открытия, про поразительного Леонардо да Винчи, который был одновременно художником и ученым, архитектором и медиком, музыкантом и устроителем празднеств. Анатомические рисунки и чертежи он создавал как произведения искусства. А еще он мечтал летать как птица, а не сидеть в утробе огромного ковчега.