Третье яблоко Ньютона
Шрифт:
— Это что, твой хороший друг?
— Совершенно пустой и никчемный человек. Страшное трепло и шмузер. Тусовщик, ко всем без мыла влезет, только его мало куда пускают. Поэтому, если где-то случайно узнает что-нибудь, тут же бежит трезвонить по всей Москве. Поддерживает свою значимость. Так что нам повезло, к вечеру все будут знать, что Варя не сидит одна в слезах на кухне, а обедает со своим дорогим английским адвокатом в GQ. В прекрасном настроении, нарядная, — я сегодня нарядная, Мэтт? — они сидят в GQ, белое винцо потягивают, она платит за его «Кемпински», значит, у нее все в полном порядке. Люди будут слушать такую рассказку с удовольствием.
— Дозированный
— Опять в правильное место. To see and to be seen. [28] Правда, сегодня день неудачный. Пятница, правильные люди по своим загородным домам разъедутся.
В семь Варя встала из-за их рабочего стола в номере.
— Ужин заказан на девять. Я, пожалуй, съезжу домой. Тебе надо отдохнуть, одному побыть.
Она влетела домой, приняла ванну, сделала маску. Поправила укладку феном, сделала свежий макияж. Долго и придирчиво выбирала чулки — как много женщин недооценивают чулки, а эта важнейшая деталь туалета придает завершенность образу. Маленькое черное платье, закрытое, с длинным рукавом. Серо-бело-лиловая тончайшая кашемировая шаль Loro Piana, продуманно-небрежно намотанная на шею. Так, тут чуть-чуть подправить, чтобы на плечо немного сползла. Черный «клатч» из крокодила — как много крокодилов в морозных джунглях Москвы! — и черные туфли из последней коллекции Bottega Veneta. Исключительно по случаю морозов можно и норковую шубку надеть. Конечно, пoшло ходить в мехах, но здоровье — главное.
28
Людей посмотреть, себя показать (англ.).
В ресторане, пока официант вел их по залу, Варя кивнула паре знакомых лиц. Мэтью шел за ней. Сев за столик, он сказал:
— Я тебя, наверное, подвел. Ты ослепительна, а я в джинсах и своем вечном черном блейзере, только рубашку поменял.
Варя и бровью не повела, только посмотрела на него чуть затуманенным взором, полным восхищения.
— Как ты ошибаешься. Это Москва, Мэтт. Хорошо это или плохо, не знаю, но тут женщин ценят только за красоту. А мужчин — только за успех. Лишь очень успешный и уверенный в себе мужчина может прийти в ресторан с красивой женщиной, одетой по-вечернему, а сам при этом быть в джинсах. Я иного от тебя и не ожидала. Если бы ты пришел в костюме, да еще, не дай бог, с галстуком Hermes, ты бы меня разочаровал. Так одеваются лишь мужчины, которые стараются доказать, что они — кто-то.
— Ничто так не приятно, как грубая лесть.
— Я же не зря твой пятый любимый клиент.
— Уже пересмотрел ранг. Ты за это время стала моим первым любимым клиентом. Ты действительно необыкновенно smart.
— А мне кажется, что я вся создана из академических схем, а жизнь совсем другая, и я ее не понимаю. Иначе я не оказалась бы в этой кошмарной ситуации.
— Она не кошмарная… Предлагаю поговорить об этом завтра на свежую голову.
— Как скажешь. О чем сейчас хочешь поговорить?
— О том, как я люблю шампанское. Замечательно, что ты привела меня в рыбный ресторан. Шампанское со скампи — что может быть лучше! Я совершенно испорчен шампанским. У меня маленький дом в Сассексе. Он смотрит на море и там грандиозный вид: клифы, прибой и солнце на закате прямо как на пейзажах Тернера, это такой английский художник. Обожаю сидеть с шампанским и смотреть на закаты.
— Уже представила себе, хотя должна
— Правда? Я тоже. Всегда считал, что у него нет техники рисунка. Ты знаешь английскую живопись, оказывается?
— Я много чего знаю, что не имеет, к сожалению, никакого применения в жизни.
— В этом смысле я всегда тащусь от Венеции…
— В каком, в этом? Там нет живописи, кроме Тинторетто.
— Тинторетто — гениальный художник. Страшно его люблю.
— Да? А мне все его полотна кажутся на один лад — куча народу и все такое темное, мрачное.
— Так это самое ценное — уметь написать картину, в которой куча народу, много чего происходит, есть драма, есть перспектива, это невероятно трудно.
— Тогда тебе должен понравиться наш Суриков. Хотя они, конечно, по колориту, стилистике, композиции совсем разные. Но у Сурикова на полотнах тоже всегда куча народу. Кстати, ты надумал насчет Третьяковки?
— Сходил бы с удовольствием, но этот приезд и так почти как каникулы. Тем более с таким гидом. Так вот, возвращаясь к моему дому в Сассексе: ты обязательно должна ко мне приехать в гости.
— Как только ты сделаешь возможным мой приезд в Англию. Все в твоих руках, дорогой Мэтт…
— Считай, что если у меня раньше было недостаточно стимулов, то теперь я полностью motivated. Кстати, как поживает твой немецкий бойфренд? От него ничего интересного не слышно?
— Какой немецкий бойфренд? Он вовсе не бойфренд, а так, коллега, друг, с которым мы вместе иногда проводили время, ходили, например, в музеи, в оперу.
— Вот как? Мне иначе представлялось. С твоих же слов.
— Не знаю почему. Возможно, ты неправильно меня понял.
— Возможно, — усмехнулся Мэтью.
Они продолжали говорить о живописи, потом — о музыке, выяснилось, что оба любят, как ни странно, Вагнера, мощную экспрессивную музыку без мелодий этого «гения, пошедшего по ложному пути», как сказал о нем Чайковский. Потом перекинулись на литературу. Наконец Варе было кому рассказать, как она обожает Ивлина Во и как специально поехала смотреть Castle Howard в Йоркшире, где снимался телесериал по его роману «Возвращение в Брайдсхед». Мэтью подхватил тему, заявив, что новый фильм Miramax «Возвращение в Брайдсхед» он даже смотреть не пойдет, чтобы не портить впечатление от сериала, потому что Джереми Айронса в роли Чарльза переплюнуть невозможно. Потом они обсудили другие романы Ивлина Во, зацепили Скотта Фицджеральда… О чем бы они ни говорили, у них полностью совпадали мнения, разве что кроме Тинторетто. Это безбрежное созвучие друг другу изумляло обоих. Мэтью не мог припомнить, когда он с такой готовностью открывал себя женщине, у него слегка кружилась голова. А ведь он всего лишь хотел насладиться своим любимым занятием познания мира другого человека, отмычку к которому ему давало профессиональное право на интимную духовную близость.
— Должен признаться, я выборочно отношусь к опере.
— Я тоже. Кроме Верди, Чайковского, Моцарта, Пуччини, Генделя, ну и, дозированно, Вагнера, даже сразу не скажу, что бы я с охотой послушала…
— Ты что, а…
— «Кармен», конечно, — сказали они в один голос.
Было даже страшновато, до чего они одинаковые. Отношения клиента с адвокатом бешеным темпом мигрировали в какую-то новую сторону. Мэтью, который еще накануне позволял гардеробщику ресторана подавать Варе пальто, видимо, опасаясь sexual harassment, теперь вскакивал и отодвигал ей стул, когда она выходила, и так же вскакивал, когда она возвращалась в зал. Вечер пролетел как миг, обоим не хотелось расставаться, но приличия обязывали.