Третье желание - Сценарий
Шрифт:
– Откуда ты только все это берешь?
– Что - все?
– Ну, тексты, музыку...
– Дикий - ты и есть Дикий. По-твоему, человечество шесть тысяч лет жило без музыки, и вот пришла дура Джоанна - и с нее все началось? Знаешь, кем я себя ощущаю?
– Ну?
– Драконом, которого поставили охранять клад. И вот он по ночам раскладывает сокровища и любуется ими... Нет, все-таки это было удачное желание! Мне теперь ни пластинки не нужны, ни кассеты! Вся музыка - моя, понимаешь?
И над помоечным пейзажем
* * *
Дикий и певица шли по утреннему шоссе. Она уже была в обычном своем белом платье, он тащил сумку.
– Там сразу за перекрестком автобусная остановка. Сейчас дети из Сабурова едут в школу, там своей нет, есть только в Бердниках, так что рейс должен быть.
– Откуда ты знаешь?
– Еще бы я не знала... Я здесь жила... сто лет назад...
– И тоже в Бердники автобусом ездила?
– Ну да, только не этим - другим, городским.
– Из города ездила учиться в деревню?
– Учиться?
– она искренне удивилась, потом вздохнула.
– Ну, считай, что так.
– А куда мы вообще направляемся?
– Мы направляемся в одно место, - загадочно сказала она.
– Хочу кое-что увидеть. Не дергайся, у нас целых шестьсот долларов. А когда они кончатся...
– Ну?
– Останется клофелин. Сниму какого-нибудь богатого дядьку...
– А иначе - никак?
– Иначе - никак, - отрезала она.
– Это мой способ зарабатывать деньги.
– Да если бы ты со своим голосом хотя бы в нашу дурацкую филармонию пришла!
– заорал Дикий.
– А вот голос не трожь! Мой голос, что хочу - то с ним и делаю! Я не хочу этим голосом зарабатывать на жизнь! Я буду петь только то, что меня радует! Меня, а не обдолбанных кретинов!
– Ну ты и подарок...
– Я слишком долго делала то, что меня совсем не радовало...
– вдруг сказала она, очень тихо и очень серьезно.
* * *
Автовокзал в райцентре - Вавилон в миниатюре. Дикому еще не приходилось бывать в таких жутких местах, где вперемешку - бомжи, цыгане, кавказские и еще какие-то беженцы, тетки с неподъемными клетчатыми сумками, кассы, больше похожие на дачные сортиры, киоски со всякой дрянью, раздолбанные автобусы, иномарки и впридачу - коновязь с лошадьми.
Однако певица чувствовала себя в этом бедламе уверенно. И он плелся за ней, уже мало что соображая. Наконец она соизволила обернуться и обратиться к нему.
– Я все смотрю - что же тут изменилось.
– Ну и что?
– Ничего - только я.
– Что - я?
– Я - изменилась. Меня почему-то уже не раздражает этот шум, и даже эта грязь...
Она замолчала, прислушиваясь.
Автовокзал уже давно был поделен нищими на участки. Сидели бабки с замотанными в платки спящими внучками, сидели дедки с облезлыми псами, и еще все громче звучала гитара. Певица, как одурманенная, шла на голос, чуть ли не переступая через людей, и Дикий с сумкой пропихивался следом, и наконец они встали перед гитаристрм, который поставил свою табуретку прямо под мордой только что покинутого пассажирами и шофером автобуса.
Гитарист был более чем колоритен - в лаковых штиблетах на босу ногу, в узких полосатых штанах, в пиджачке, который полоскали в кастрюле с борщом, и при бабочке - тоже вроде бы на голое тело. Лица было не разглядеть - так низко он навис над обшарпанной гитарой.
Если бы Дикий соображал чуть побольше - он увидел и услышал бы, что двенадцатиструнка из тех изумительных по силе и тембру звука инструментов, за какие профессионалы платят бешеные деньги, сперва - при покупке, потом при реставрации. Он бы обратил внимание, как безупречно строит гитара. Он бы не оценил технику полупьяного исполнителя во всех нюансах, но понял бы, что этого бедолагу учили мастера, и учили долго, и научили-таки!
Гитарист перебирал струны, выстраивая причудливые и прекрасные в своей логической завершенности музыкальные фразы, он импровизировал, словно сам задремал, а руки обрели ненадолго свободу. И вдруг повел что-то испанское... Может, это был Альбенис, может, Таррега, но - настоящее...
На слушателей и на горку монет в шляпе ему было наплевать. Играл, что хотел, и баста.
– Ты?...
– спросила певица.
– Нашлась пропажа...
Она заглянула в шляпу.
– Не густо...
Толстая бабища в халате, застиранном до стойкого грязно-серого цвета, перехваченном таким же страшным фартуком, подошла к гитаристу, таща за собой железную таратайку.
– Сереж, на беляшик. Только что горячие подвезли.
Он, как бы не слыша, доиграл мелодию - и тогда лишь взял протянутый беляш. На женщину даже не посмотрел...
Певица постояла, подумала, повернулась к Дикому.
– Надо же... не растерял... помнит...
– Что это было?
– спросил Дикий.
– Музыка это была.
Певица достала из сумочки несколько банкнот, общей суммой рублей на сто, и кинула в шляпу. Гитарист поднял глаза, увидел стройную девушку, нахмурился, всматриваясь, махнул рукой - ну, не узнал и не узнал, что же теперь?..
– Пошли, - сказала певица.
– Можем возвращаться.
– Куда?
– Куда-нибудь. Надо же... что играет...
– Так мы ради него, что ли, сюда тащились?
– Ты не поверишь, Дикий... Я ехала сюда, в здравом уме и твердой памяти, чтобы убить этого человека... И все, что было, - с ним вместе...
И, не дожидаясь ответа, она пошла к автобусам.
* * *
– Тебе когда-нибудь приходилось прощать?
– спросила певица.
Место было для таких бесед самое подходящее - станционный буфетик. И перед путешественниками стояла в стопках самая банальная водка.