Третьего не дано?
Шрифт:
Меж тем замешкавшийся внизу Квентин, поднявшись наверх, шагнул в услужливо распахнутую князем Мосальским дверь, за которой, как он знал, ждала его долгожданная мечта.
И вновь, едва увидев красоту царевны, Квентин остановился как вкопанный в дверном проеме, во все глаза глядя на потупившуюся Ксению.
«Боже, как она прекрасна!» — снова восхитился он, не в силах сдвинуться с места.
Из ступора его вывел жалобный женский крик-стон, раздавшийся где-то совсем рядом.
— Матушка! — отчаянно закричала царевна, указывая рукой куда-то за спину Дугласа.
Квентин непонимающе захлопал глазами, но, повинуясь руке, самой-самой из всех, послушно шагнул назад и оглядел небольшую галерейку, после чего вновь обомлел, но на этот раз от ужаса.
Двое стрельцов, которые сопровождали царицу-мать, не иначе как обезумев, подобно тому старому священнику, душили бедную женщину.
Очнувшись от оцепенения, шотландец, выхватив саблю, ринулся выручать Марию Григорьевну.
Не ожидавшие в пустых покоях каких-либо помех стрельцы даже не успели ничего понять, как были убиты. Лишь второй успел удивленно оглянуться, да так и умер с этим изумлением на лице, а Квентин склонился над царицей, пытаясь приподнять грузное тело.
— Сына… сына мово… Федюшу… — хрипло выдохнула та умоляющим голосом. — Скорей… — И лишилась чувств.
Переставший вообще что-либо соображать, ибо объяснений всем этим странностям у него не находилось, Квентин тем не менее, подобрав саблю, послушно поспешил обратно.
— Ты куда?! — рявкнул вышедший Мосальский и попытался ухватить Дугласа за полу кафтана, но проворный шотландец лихо увернулся, хотя у самой лестницы все же обернулся к боярину, торопясь предупредить его об опасности.
— Там царевич… худо… царицу… стрельцы… совсем худо! — выпалил он и опрометью, через две ступеньки на третью, бросился вниз, где снова замер в оцепенении, тараща глаза на творящийся ужас.
Оказывается, безумие напало не только на стрельцов, сопровождавших царицу, но и на тех, кто остался с царевичем, потому что они навалились со всех сторон на Федора, а в руках одного из них была веревка.
Сам царевич отчаянно сопротивлялся, но силы были явно не равны.
Веревку почти удалось накинуть, но тут дверь, охраняемая Молчановым, слегка приоткрылась и из-за нее в сторону боровшихся кошкой метнулся худенький, щуплый светловолосый подросток, который с яростным визгом в отчаянном прыжке впился зубами в руку дюжего стрельца с веревкой.
Разумеется, управиться со здоровенным детиной мальчишка не сумел и через секунду, отброшенный могучей рукой, отлетел прочь, впечатавшись головой в стену и сползая по ней вниз, но зато веревку убийца уронил на пол.
Этот яростный вопль мальчугана и вывел Квентина из ступора. Удивляться тому, что князь Голицын, дьяк Сутупов и Михайла Молчанов безучастно взирают на эту чудовищную картину, Дуглас уже не стал, да и не до того ему было.
Сабля в его руке описала сверкающий полукруг и обрушилась на ближе всех стоящего к нему огромного стрельца. Остальные сразу шарахнулись кто куда.
— Вы что?! — заорал Квентин, закрыв спиной своего бывшего ученика.
Голицын в сердцах сплюнул и сердито изрек:
— Уйди от греха, князь, а то мы тебя тут с другой невестой обвенчаем, покостлявее.
— Вы что? — уже гораздо тише, почти шепотом повторил Дуглас. Возникшая в его голове догадка, такая простая и все объясняющая, сдавила его горло так, что громко, как ему хотелось, закричать он попросту не мог и потому вынужден был кричать шепотом. — Вы… за этим… сюда… идтить? — И в его памяти вновь всплыло предостережение стременного Дубца, которое оказалось мрачным пророчеством: «Худое они умыслили, княже. Чую я…»
Еще раз остро пожалев, что паренька нет рядом, а как бы он пригодился, шотландец оглянулся на Федора, прижавшегося к стене и затравленно смотревшего на своих палачей.
— Уйди, сказываю! — возвысил голос Голицын и обрушился на спускающегося по лестнице Мосальского. — А ты куда глядел?!
— Не уследил, — развел руками тот.
— «Не уследил», — передразнил его Голицын. — А мне таперича расхлебывай тут за тебя! — И рявкнул на стрельцов: — Чего встали?! Он один, а вас ажно трое. И ты давай, Михайла! Неча там в сторонке отсиживаться! — прикрикнул он на Молчанова, по-прежнему стоящего у двери на мужскую половину.
— Сам сказывал, боярин, чтоб задавить без крови, — нерешительно произнес один из стрельцов, — а у него сабля.
— Это Федьку задавить, а ентого как хошь валите. Или сам уйдешь, иноземец? — в последний раз спросил он у Квентина, с тоской понимая, что теперь весь пол будет в крови и что именно обо всем произошедшем здесь завтра станет говорить вся Москва — бог весть, но ничего хорошего — это точно.
— На што он тебе сдался-то, дурачина? — попытался напоследок урезонить ополоумевшего учителишку Голицын, но тот в ответ — дурак и есть дурак — лишь непреклонно помотал головой, после чего, отступив на шаг и наглухо закрыв собой царевича, изготовился к бою.
«Ну и пущай, — отмахнулся боярин. — Нынче главное по веление ентого… путивльского царька выполнить, а там… видать будет».
И он поторопил медливших стрельцов:
— Быстрее с им, а плату удвою.
— Вот с ентого и надобно было начинать, — удовлетворенно откликнулся самый здоровенный и, хищно оскалившись, пошел в атаку.
Боярин меж тем опытным глазом старого бойца окинул противостоящих иноземцу стрельцов, к которым нехотя подошел Молчанов, и повернулся к Сутупову:
— Живо слетай в сенцы, да ишшо троих сюды. Чую, маловато будет.
Квентин, как и всякий английский дворянин, искусством фехтования владел относительно прилично. Имелось только три, но весьма существенных «но».
Шпага — не сабля, английские дворяне ничем не походили на четырех громил звероватого вида, к которым вот-вот должны были присоединиться еще трое, а виртуозная игра в тренировочном зале мало напоминала смертельный бой.
Нет, он не струсил. В самые последние секунды перед началом схватки он еще успел весело заметить Федору:
— Смотри, царевич, это новое па, которое я тебе сейчас покажу.