Третий апостол
Шрифт:
— Вы знаете, Юрий Алексеевич, какой день сегодня? — спросил Арвид, когда Леденев взглянул на часы и сказал, что поработали они достаточно, пора покинуть управление и побеспокоиться об ужине.
— День? Хороший день. Для меня, по крайней мере. С утра я повидался с женой. Потом видел Петерса. С вами мы потрудились успешно… Чего же еще лучше? А почему вы спросили, Арвид Карлович?
— Сегодня девятое июля. И я только что прочитал: «В ночь с 9 на 10 июля 586 года до нашей эры вавилонские войска вошли в Иерусалим, город Давидов.
— Да, судьба довольно часто оказывалась несправедливой к евреям, — заметил Юрий Алексеевич. — Если перечислить гонения, которым они подвергались, то получается внушительных размеров книга. И богоизбранность им не помогла… Впрочем, по отношению к собственным противникам они сами редко проявляли милость и человеколюбие. Вы знаете, кто первым применил крематории для изничтожения завоеванных народов?
— Гитлер, конечно.
Леденев покачал головой.
— Вы читали Библию?
— Читал. Только не очень подробно. Мы больше на Евангелие нажимали…
— Это правильно, если применительно к нашему делу. Но, когда изучаете христианство, нельзя обходиться только Новым заветом. Ведь и само христианство вышло из иудаизма, являлось поначалу сектой, выделившейся из иудейской религии. Подайте-ка мне Библию. Пожалуй, сами иудеи и придумали христианство как универсальную религию для гоев, так они называют нас с вами, остальных жителей планеты. И заставили всех вот уже две тысячи лет чтить как Священное писание их собственную историю! Но зачем мне полная неточностей, обмана, беззастенчивого блуда, кровосмесительства, скотоложства и садизма история евреев, если у меня есть летопись родного мне Отечества?
Юрий Алексеевич перебирал страницы Библии.
— Так… Это место, кажется, есть во Второй книге царств. Нет, это не здесь… Вот! Слушайте, что произошло, когда царь Давид захватил город аммонитян Равву: «А народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотки, под железные топоры и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами аммонитянскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим». Как вам это нравится? Вот, можете прочитать своими глазами. Вторая книга царств, глава двенадцатая, стих тридцать первый.
— Ну и ну, — сказал Казакис, закрывая Библию. — Вот это для меня открытие… Теперь я убедился, что знание этих книг не может быть излишним. Прочитав Библию, многое в истории, и в современной жизни видишь другими глазами…
— Скажу вам больше, Арвид Карлович, — отозвался Леденев. — Когда я читаю Библию, из головы у меня не выходит мысль о том, что знакомство с библейскими событиями и сюжетами должно только отвращать человека от христианства. Вы себе и представить не можете, какая картина невиданных жестокостей, низкого предательства, прелюбодеяния, половых извращений открывается перед непредубежденным человеком, когда он сталкивается с описанием жизни и деятельности всех этих многочисленных пророков и святых, возлюбленных якобы Богом. Библия — отличное пособие и для юристов как сборник иллюстраций, примеров к уголовному кодексу. Хотя, конечно, одновременно это и исторический памятник, вобравший в себя подлинные образцы поэзии и прозы Древнего Востока.
— «Песнь песней» Соломона, — сказал Арвид. — Книга Экклезиаста, Книга Иова…
— Да, — согласился Леденев, — это классическая литература.
Но поклоняться даже классике — бессмысленно и унизительно для человеческого духа. Люди вообще не должны сотворять себе кумиров, хотя и оберегать духовные ценности должно. Не поклоняться, нет… В существе поклонения есть отрицание веры в разум.
Они помолчали, складывая бумаги со столов в сейф. Когда собрались покинуть кабинет, Арвид сказал:
— По вашему совету, Юрий Алексеевич, я читал вчера работы Гегеля по христианству и обратил внимание на интересную мысль. Если позволите, прочту вам, я даже выписал ее себе в книжку.
— Слушаю вас, Арвид Карлович.
— «Основные догматы христианской религии со времени ее возникновения оставались, пожалуй, теми же самыми, но обстоятельства времени один догмат отодвигали совершенно в тень, а другой преимущественно возносили, выдвигали на свет, искажали за счет принижаемого, либо слишком расширяя его значение, либо слишком ограничивая его».
— Все верно, — сказал Леденев. — В одной фразе отражена вся история христианства. Что ж, на то он и Гегель, чтобы писать так емко. Я рад, что вы глубоко копаете, Арвид Карлович. Это приносит добрые плоды в любом деле. Вы готовы? Пойдемте.
Когда они вышли из управления, Казакис заговорил смущаясь:
— Знаете, Юрий Алексеевич, если вы не против… Я хотел сказать, что если не возражаете и у вас есть время… Словом, от имени моей мамы и от своего, конечно, приглашаю вас к нам на чашку чая.
— На чашку чая? — улыбнулся Леденев. — А чай какой?
— Обыкновенный, — еще больше смутился Казакис.
— Не удивляйтесь моему вопросу. Однажды я пил чай с маслом, молоком и солью. Называется он калмыцким. Не пробовали?
Арвид изумленно смотрел на Леденева.
— Чай с солью? — переспросил он.
— И знаете, довольно вкусный…
— Нет, у нас чай будет с вареньем разных сортов. И обязательно с добавлением целебных трав. Моя мама любит и стряпать. В доме полно всяких хотя и самодельных, но вкусных вещей.
— Это замечательно, — сказал Юрий Алексеевич. — Значит, нет необходимости заботиться сегодня об ужине? Так я вас понял, Арвид Карлович?
— Можно меня звать без Карловича?
— Конечно, можно, Арвид.
— Я не предупредил вас, что это не только чай… Небольшой ужин. Будет и моя невеста, Ольга, аспирантка с филфака. И наш доктор, Вацлав Матисович. Я его тоже пригласил. Он очень интересный человек, славный человек. И такой одинокий…
— Значит, нас будет двое одиноких. Ведите меня, Арвид.