Третий шеар Итериана
Шрифт:
Повторяла, словно молитву: «Он справится, справится…».
Эйнар хотел бы верить так же истово, но не понимал, как это возможно. Не представлял, насколько тяжело сейчас брату. Если даже его зацепило, всего лишь словами, а Этьен видел, переживал тот день заново…
Эсея, приблизилась вплотную, прислонилась спиной к плечу, словно искала поддержки. Сжимала древко копья так сильно, что казалось, еще немного и переломит его в тонких пальцах.
Лили то и дело облизывала пересыхающие губы…
Отец прав, Этьен ни в чем не
Но отца Этьен не слушал.
В какой-то момент он вообще перестал слышать и видеть что-либо — ушел куда-то далеко.
А когда вернулся…
— Не позволяйте тьме коснуться вас, — сказала Лили. — Если придется выйти из-под полога, не дайте ей даже вскользь себя зацепить. Ни чувств, ни мыслей — думайте о светлом, верьте в лучшее. Иначе ильясу отберут и вашу силу тоже.
На самом деле она говорила не об этом.
На самом деле она говорила о том, чего боялась: Этьену не совладать со своей тьмой в одиночку…
Йонеле казалось, что этот день, чем бы он ни кончился, она не переживет.
Давил мрак, который не могли разогнать тусклые огоньки светильников.
Воздуха в помещении осталось слишком мало для нее.
Запахи сделались невыносимы.
А еще — слезы.
Нет, она не плакала. Слезы текли сами по себе, без вздохов и всхлипывания. Капли собирались под веками и, отяжелев, срывались с ресниц на щеки. Катились вниз, падали с подбородка на платье…
Не только к Этьену сегодня вернулась память.
Старая шеари тоже вспоминала.
Вспоминала, как тяжело ее сын перенес уход Аллей. Как искал ее безуспешно. А когда почти смирился, пришел Фернан. Пришел не к Холгеру, а к Вердену и рассказал о мальчике.
Верден решил, что сыну не нужно знать, пока его ребенок не вернется в Итериан…
Но сложилось иначе.
Йонела помнила, с каким ужасом слушала мужа, когда он пересказывал ей то, чем поделился с ним Холгер. Неосознанный призыв тьмы, пожар — от ее крови родилось чудовище. Маленькое чудовище, которое она, вопреки здравому смыслу тогда жалела…
Договор со стихиями и невнятное предсказание.
Верден верил, что все решится.
Холгер считал дни…
Появилась Арсэлис, родился Эйнар, но он никогда не забывал, что у него есть еще один сын.
Потом — новая затяжная волна. Прорыв пустоты. Смерть и разрушения.
Но даже тогда он не сбился со счета.
А Верден… Верден сказал, что не давал четырем никаких клятв, и значит, не будет ничего плохого, если он встретит мальчика, когда Огонь его вернет. Встретит, найдет для него подходящую семью. Ребенок нуждается в любви и заботе, тогда он не обратится снова к тьме и счастливо проживет оставшиеся двенадцать лет, пока к нему не вернется дар, а за это время можно будет исподволь подготовить его к правде, хотя бы частичной…
Через два месяца после того, как они обсуждали это, и почти за год до того, как Этьен был возвращен к жизни, Вердена забрала пустота.
Между этими событиями не было связи. Но если день за днем, час за часом спрашивать себя и мироздание: «За что?», ответ отыщется. Или придумается.
Йонела сумела убедить себя, что четверо отвернулись от за то, что он хотел обойти их условия. И нашла первопричину. Виновника…
А ведь она могла сделать то, что не успел Верден.
Встретить мальчика. Пристроить к хорошим людям, которые позаботились бы о нем. Могла даже стать его феей. Многие из дочерей стихий развлекаются так: приходят к человеческим детишкам, дарят подарки, выменивают молочные зубы на монетки, рассказывают сказки…
Она думала об этом те четыре месяца, что он пролежал без сознания в дальних покоях.
Думала, и всегда возвращалась к мысли, что это было бы неправильно.
Четверо сказали, что он должен покинуть Итериан, когда выполнит свою миссию шеара. Уйти, чтобы не стать погибелью Дивного мира.
Как бы они объяснили ему это, не открывая правды?
Приняли бы в семью, чтобы потом изгнать?
А так и гнать не пришлось — он сам хотел уйти.
Еще не поздно…
…но поздно…
Йонела смотрела на внука, в полутьме, сквозь размывшие все вокруг слезы, и понимала, что пророчество четырех не исполнится. Он не уйдет, но и не погубит их мир. Правда открылась, договор нарушен, и все пошло не так.
Она попыталась бы это изменить. Но воздуха слишком мало, а мечи ильясу отрезали ее от силы родной стихии.
Ей бы всего глоток…
Этьен поднялся на ноги. Огляделся.
Смотрел вокруг и не видел ничего.
И не слышал — напрасно Холгер пытался сказать ему что-то.
Бесполезно теперь…
Крылатая тьма встрепенулась, и ильясу начали стягиваться к своему хозяину. Если он прикажет, они уничтожат здесь все и вся, а его сил хватит, чтобы разрушить Итериан…
Но ему этого не нужно.
Он отпускает ненависть. Не прощает, но отпускает от себя злость и обиду. Мысли и сомнения, что успел накопить за годы. Тревоги. И радости, коих было немного, — они уходят сами…
Он пуст.
Спокоен.
Безразличен ко всему.
Йонела верила, что он окажется сильнее. Но все силы ушли на то, чтобы удержать тьму.
И тьму он тоже отпускает…
Сильфида глубоко вдохнула — последняя надежда, быть может, этого хватит — но затхлый воздух безнадежно мертв.
Не получится.
А ильясу, медленно и осторожно продолжали ползти к Этьену. Остальных они не замечали: лишенные силы, стихийники превратились для них в ничто. Лишь один представлял интерес для темных.
Тьма жестока и беспощадна, но глупа.
Она полагает, что избавившись от того, кто ее призвал, она освободится, и не понимает, что, уничтожив его, убьет и себя.