Третий вариант
Шрифт:
Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.
– Может, ты мне мороженое купишь? – спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:
– А какое мороженое ты хочешь?
Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена – Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец – и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но – американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.
– У вас есть какие-нибудь планы? – спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.
– У меня только один план, – признаюсь я, – но он исключает участие в нем вашей дочки.
Она смотрит на меня сердито.
– Чем она вам мешает?
– Она уже выздоровела? – саркастически спрашиваю я.
– Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, – объясняет Надя. – Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.
– И вы решили включить ее в состав нашей группы?
Она укоризненно качает головой:
– Ну зачем вы так?
Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами – чистыми и доверчивыми.
– Хорошо, – соглашаюсь я, – пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.
– Как, опять на поезде? – огорчается Надежда. – А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.
– А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? – Я уже начинаю нервничать.
– Нет, – улыбается она, – просто я думала…
– Едем на вокзал, – прерываю я, – и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.
И в этот момент девочка вдруг объявляет:
– Я хочу в туалет.
Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.
Через некоторое время мы уже сидим в поезде, отправляющемся в Бордо. В вагоне первого класса. Я рассказываю Надежде все, что узнал о Лабуэре и Бордо.
– Это может быть совпадение, – замечает она.
Ну как с ней после этого разговаривать!
– Таких совпадений не бывает, – отрезаю я и выхожу в коридор.
Через некоторое время она выходит следом.
– Как девочка? – снова против своей воли спрашиваю я.
– Она спит, – отвечает Надежда, глядя в ночную темноту, проносящуюся мимо. Долго смотрит. А потом вдруг спрашивает: – Мне говорили, что вы убийца. Наемный убийца, киллер. Это правда?
Я тоже смотрю в ночную темноту.
– Да, вам говорили правильно.
– Вы убьете человека, которого мы ищем?
– Думаю, нет, – отвечаю я, помедлив. – Он слишком богат, чтобы его убивать. Я просто сдам его моим заказчикам.
– А что сделают они?
– Это не мое дело. Вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов?
– Они его убьют? – Она словно не слышит меня.
– Нужно было задавать вопросы перед тем, как вы согласились на эту поездку, – резонно замечаю я, по-прежнему не глядя на нее. Ростом она мне до плеча, не больше.
– Мне нужна была работа. Они предложили, и я согласилась. Я не знала, что они бандиты.
– Это не бандиты, – я непроизвольно морщусь. – Неужели вы до сих пор ничего не поняли?
– Да, действительно. Мне тоже иногда кажется странным, что они имели такую информацию обо мне, знали обо всем, даже о моей прежней работе.
– А какая прежняя работа?
– Я была секретарем у одного босса. Он считал, что секретарша должна обязательно ублажать шефа, включая и его сексуальные домогательства. А я так не считала. Вот мы и расстались.
Я наконец поворачиваюсь к ней. Почему я раньше не замечал, какой у нее профиль? И красивое лицо, хотя носик несколько вздернут.
– Ему не повезло, – говорю я почти искренне.
– Спасибо, – улыбается она, – я думала, вы скажете, что не повезло мне. Помню, как вы смотрели на меня в первые дни. Как на жабу. У вас в глазах было нескрываемое отвращение.
– Это относилось не к вашей внешности, а к вашему участию в моей работе.
– Вы всегда работаете один?
– Всегда.
– У вас есть семья? – вдруг спрашивает она.
Я молчу.
– Извините, я задала бестактный вопрос, – торопливо говорит Надежда.
– Нет, – возражаю я, – не бестактный. У меня была семья.
– Была?
– Мы с женой развелись. Вернее, официально не развелись, но я ушел из дома. Там у меня остался сын. Мальчик, примерно такого возраста, как ваша дочь.
– Почему вы развелись?
Вместо ответа я поднимаю свою левую руку.
– Ей не нравилось мое украшение. Считала, что в этом виноват только я.
– Была катастрофа?
– Афганистан…
Мы снова смотрим в ночную темноту.
– Как вы думаете, мы его найдем? – спрашивает Надежда.
– Не знаю, я не гадалка.
– А что вы будете делать потом? – Найду какое-нибудь занятие.
– Опять убивать людей?
Со мной никто так не разговаривал.
– Я не убивал людей, – отвечаю, сдерживаясь, – не принимал такие заказы. Я убивал только подонков, подлецов, главарей мафии.
– «Принимали заказы», – повторяет она, – как на котлеты. И много заказов у вас было?
– Много.
– Наверное, вы были хорошим киллером.
Как им всем нравится это слово. Какое-то даже внешне благородное. Никто не говорит просто – «убийца».