Третий вариант
Шрифт:
– Почему? – спрашиваю я. – С чего вы взяли?
– Вы умный…
И снова молчание.
– Алексей Викентьевич, – вдруг называет она меня этим придуманным именем, – обещайте мне только одно.
– Что вы еще хотите?
– Никогда не говорить моей дочери, чем вы занимаетесь. Вы ей понравились, и мне трудно будет объяснить девочке, что бывают и симпатичные убийцы.
Вот так прямо в лицо и сказала. А я сдержался, только буркнул:
– Обещаю.
Мы еще долго стоим, вглядываясь в беспроглядную темноту.
ГЛАВА 24
Продолжение событий. День восьмой
В Бордо мы прибыли разбитые. Пришлось ехать в туристический центр и выбирать себе нормальную гостиницу, или отель, как любят говорить в Европе. Разместившись в двух номерах, мы принимаем душ, отдыхаем, завтракаем. Попутно выясняем, что городок Лабуэр находится недалеко от озера Бискар-э-Паран, рядом с Бискайским заливом. Названия такие, что язык можно сломать, но места красивые. Чем-то напоминают окрестности моего родного Ленинграда. Хотя, может, так мне только кажется.
Но меня все время смущал этот Лабуэр. Почему такой человек, как Касимов, должен оставаться в маленьком городке? Судя по тому, что я знаю из его биографии, это на него совсем не похоже. И какая вообще может быть связь между Измиром, Парижем, Бордо? Но когда я немного разобрался с картой, стало довольно интересно. Дело в том, что Лабуэр находится как раз на середине автомобильной дороги Бордо – Сан-Себастьян, выходящей к испанской границе. Здесь же, в этом городке, пересечение железнодорожных путей юга Франции, ведущих к границам Испании. Думаете, бывают такие совпадения? Никогда в жизни. Но как мог клочок бумаги оказаться в той швейцарской гостинице, я все-таки не понимаю. Судя по всему, кто-то прислал ему письмо, где упоминал этот самый Лабуэр. А он письмо разорвал, вместо того чтобы сжечь. Надо же, какой рок у этого Касимова – мне удалось разобрать слово «Лабуэр» на клочке бумаги. Хотя, может, это не рок, а просто кара господня, не знаю.
Судя по всему, он выписал свою женщину из Измира, чтобы не оставаться совсем одному. Мне это чувство знакомо. Я долгое время жил в одиночестве в сибирском городке. Иногда хотелось волком выть. Вот он правильно и рассудил: лучше ее к себе выписать. И как все здорово продумал! Ну, кто будет искать ее в Измире, потом в Стамбуле, Париже, Бордо. Если бы не ее ошибка, я бы решил, что Лабуэр – это название блюда или какой-нибудь крем для волос. И никогда бы сюда не приехал.
Днем мы прогуливаемся по Бордо, потом берем автомобиль и едем в Лабуэр. Городок, как я и предполагал, оказывается совсем небольшим. Саша ужасно довольна нашей поездкой, все время хватает меня за нос, трогает мою левую кисть, сокрушаясь, что «она ненастоящая». Лабуэр нам в общем-то понравился, и мы решаем, что завтра переберемся сюда и снимем маленькую квартирку на месяц. Я, правда, хотел снять две квартирки, но этого никак нельзя было делать по соображениям безопасности. Появление столь странной парочки в городе, да еще и снявшей две отдельные квартиры, будет темой для разговоров жителей Лабуэра. А это чревато нашим немедленным провалом, так как Касимов, если он, конечно, живет здесь, сразу поймет, кто и зачем приехал. Поздно ночью я звоню в Москву. И снова почти сразу трубку поднимает «владелец скотобойни».
– Слушаю.
– Звоню, как договорились, – докладываю я. – Приехали во Францию. Пока ничего конкретного нет.
А слышимость такая, будто он рядом. Если бы я сам ему не звонил, был бы уверен, что он сидит в соседней комнате.
– Долго тянете, – брезгливо говорит он, словно я взялся очистить от мусора его подъезд.
– Я работаю, – отвечаю сухо. – Как найду, сразу сообщу вам.
– Помощь не нужна?
– Нет. Я вполне справлюсь.
– А как девочка, работает, старается? – спрашивает он каким-то мерзким, похабным тоном, словно намекая, что я могу еще и получать удовольствие.
– Работает, – отвечаю и сразу отключаюсь, чтобы не наговорить гадостей.
Утром следующего дня мы направляемся в Лабуэр. Квартиру с тремя спальнями находим довольно быстро, почти в самом центре, недалеко от местного католического храма. Квартира большая, светлая, хорошая. Две спальни находятся наверху, на втором этаже. Третья спальня и гостиная – на первом. Конечно, туалеты к каждой спальне, кухня, оборудованная всем необходимым. Когда мы поднимаемся наверх и начинаем осматривать спальные комнаты, Саша заявляет, что одна из них ей очень понравилась и она будет жить в ней. Мы, конечно, соглашаемся. Но представьте себе мое состояние, когда она, осматривая вторую спальню, вдруг удивленно спросила:
– Мама, а почему здесь только одна кровать?
Очевидно, Надежда тоже удивилась:
– Что тебя смущает? Это будет моя спальня.
– А где будет спать дядя Леша? – спрашивает та проказница.
– Внизу, – поясняет мать, – в другой спальне.
– А почему в другой? – не отстает девочка и тут же поясняет свою позицию: – Муж и жена всегда спят в одной спальне. Вы разве не муж и жена?
Представляете? Я чуть не поперхнулся. Осторожно вышел из комнаты, предоставив ее матери самой разбираться с дочерью в этом деликатном вопросе.
Вечером, когда мы уже разместились и я смотрел телевизор, сидя в гостиной на диване, спустилась Надежда. Молча села в кресло перед телевизором. Очевидно, ей было интереснее, чем мне, она ведь знала французский. Вообще-то это удивительное дело – знать другие языки. Чувствуешь, будто в тебе сидят несколько человек: столько людей, сколько языков. Это так здорово – понимать людей других национальностей. И так глупо, что я не учил их в детстве.
Мы долго сидим перед телевизором. Потом она меня спрашивает:
– Те, кого мы ищем, находятся в Лабуэре?
– Да, по-моему, здесь. Не знаю, где точно. Завтра начнем розыски. Нам нужно говорить всем, что приехали из Латвии. Понимаешь? Из Латвии.
К этому времени мы уже перешли на «ты». Это получилось как-то незаметно, само собой.
– Ты осознаешь, что с нами ребенок?
– При чем тут девочка?
– Она все видит и многое понимает. Если ты сам… словом, если ты решишься пойти на убийство, она может это почувствовать. Дети в таких случаях очень чувствительны.
– Нет, – отвечаю, – самому мне убивать никого не нужно. Просто я позвоню в Москву.
Но она смотрит на меня таким взглядом, словно я уже убил кого-то на глазах ее дочери. Потом встает и уходит к себе.
Ночью я иду в ванную. Снимаю свою левую кисть, положив ее рядом, долго смотрю на культю. Почему все так получилось? Как я радовался, когда у нас родился мальчик. Казалось, все будет хорошо. Будь проклят Афганистан, будь прокляты все войны на свете. Разве я хотел быть таким. Таким! Вот с этим изуродованным обрубком руки. Я сижу в ванне и вдруг чувствую, что сейчас заплачу. Просто разревусь, как голый болван. Ведь все могло быть совсем иначе. И такая девочка, как Саша, могла быть моей дочерью. А такая, как Надя, – моей женой.