Третья линия
Шрифт:
— Да про жену мою, про Дунечку.
— А, це так, — согласился глава.
— Значит, одобряете?
— Кого?
— Да женитьбу нашу.
— Дуже своеврэменное решение, — кивнул Иван Данилович.
— А раз так, то надо бы поддержать божественное и культурное материальным.
— Илья Наумович, — взмолилось первое лицо, — вы щось такэ кажетэ, шо у мэнэ голова скрыпыть от ваших слов. Вы чого хочэтэ?
— Да пустяка. Маленького ключика от дверцы в счастливую жизнь. Согласитесь, не может же молодая
— Ага! — Иван Данилович прищурился. — А от у мэнэ до вас встрэчный вопрос: комиссия когда прыйидэ?
— Какая комиссия? — удивился Илья Наумович.
— С Киева. От министерства культуры.
— А на шо она вам?
— Та мэни она нэ на шо. Це ж вы мэнэ всё врэмя ею лякалы, колы деньги на клуб выколачувалы.
— А при чем тут квартира?
— 3 одного боку як бы и нэ пры чем. А з другого так пры чем, шо я и нэ знаю…
— Иван Данилович, — Илья Наумович прижал руки к груди, — даю вам слово, что, когда у нас с Дунечкой родится сын, мы назовем его Иваном, в вашу честь.
— А хоч Мао Цзэдуном назовите, — ответил глава. — Нэмае квартыр.
— А в хрущевке?
— Нэмае. А на шо вам квартыра? У тещи с тестем живить. Он у ных цила хата.
— А вы бы, Иван Данилович, захотели с такой тещей жить?
— А на шо мэни хотеть з нэю жить? У мэнэ своя теща е — дай йий Бог здоровья у Чорнигивський области.
— А вы представьте, что вас перевели в Черниговскую область и к теще подселили.
— Знаетэ шо, — обиделся Иван Данилович, — якщо у вас така больна фантазия, так вы соби нафантазируйте квартыру и живить в ней. А мэни писля отакых выших слов водкы трэба выпыты.
Иван Данилович в тот вечер и в самом деле крепко приударил за водкой, но многолетний партийный и руководящий стаж до того закалили его организм, что Илья Наумович, подкативший к нему по новой насчет квартиры, напоролся на категорический отказ, сделанный на сей раз в форме фамильярной до грубости, и напоследок, к полному своему изумлению, услышал, что с ним, Иваном Даниловичем, «оци кацапськи штучкы нэ пройдуть».
— Это вы мне? — на всякий случай переспросил Илья Наумович.
— А будь кому, — щедро ответил глава, закусывая маринованным грибочком. — У нас, слава Богу, уси нацийи равни.
Илья Наумович, погрустневший и совершенно ошеломленный, покинул Ивана Даниловича и вышел на длинный, идущий вдоль всего этажа балкон. На балконе, опершись о колонну, стоял его свидетель Павлуша и с философским спокойствием лузгал семечки.
— Павлуша, — сказал Илья Наумович, — у тебя закурить есть?
— А вы хиба курытэ? — удивился Павлуша.
— Якбы курыв, свои булы б. Так есть у тебя сигареты?
— Нэма, Илья Наумовыч. Я оцю пакость николы до рота нэ совав. Семочек хочэтэ?
— Нет, Павлуша, семочек не хочу.
— А чого цэ вы такый
— А хоть бы и сгорела, Павлуша. Только вот гореть нечему. Не дают нам с Дуней хаты. Живите, говорят, в своем клубе. Или к теще переезжайте.
— Нэ дай Боже, — перекрестился полной жменей семечек Павлуша.
— Вот ты меня понимаешь. Это теперь она притихла, а как мы к ней переедем, и меня съест, и Дуню съест, и мужем Петром Васильевичем закусит.
— Вона така, — подтвердил Павлуша. — Аппэтыт добрый мае.
— А в гримерке клубной с молодой женой — как? — продолжал размышлять вслух Илья Наумович. — Невеста — одно дело, а жена… А дети пойдут…
— Дети — це хорошо, — сказал Павлуша.
— Кто ж спорит… Будут по клубу бегать и в гримерке на горшок ходить… Ладно, Павлуша, пойдем к гостям.
— Вы идить, — ответил Павлуша, — а я щэ трохы полузгаю.
Илья Наумович вернулся в зал. Гости продолжали угощаться и отплясывать, Дуня сидела печальная, а рядом с нею примостилась Алена Тарасовна и что-то яростно, делая страшные глаза, втолковывала дочери. Илья Наумович бросил на тещу такой свирепый взгляд, что та мгновенно осеклась, недовыплюнув отравленное слово, и на всякий случай ретировалась подальше.
— Скучаешь, богиня моя? — нежно спросил Илья Наумович у Дуни. — Бросил тебя пакостный муж, удрал куда-то и адреса не оставил?
— Та ну вас, Илья Наумовыч, — полуиспуганно-полужеманно ответила Дуня. — Скажэтэ такэ… Абы налякаты…
— Дунечка, — улыбнулся Илья Наумович, — ты так и будешь всю жизнь называть меня на «вы» и по имени-отчеству? Представь, родятся у нас детки, и ты при них станешь мне кричать: «Илья Наумович, идите кушать яичницу!» Они ж подумают, что я им посторонний.
— Та я щэ нэ звыкла, — покраснела Дуня.
— Ты меня, главное, сегодня ночью Ильей Наумовичем не назови. А то я так на брачном ложе подпрыгну, что весь наш Дом культуры развалится.
При упоминании о брачном ложе Дуняша сделалась вовсе свекольной.
— А мама-то твоя неправа, — продолжал Илья Наумович. — Зря она меня юродивым называла. Юродивые чудеса творили, кровопролития останавливали. А твой муж обычной квартиры вымолить для нас не сумел. Баран он вислоухий, а не юродивый.
— Може, нэ про то молился? — сказала Дуня.
— А про что надо было?
— Ну я нэ знаю… Та ничого, Ильшенька, як-нэбудь проживэмо.
Илья Наумович на мгновение застыл, глядя на Дуню.
— Беру свои слова назад, — проговорил он. — Твоя мать была права. Нет, не про меня — про тебя. Ты не просто богиня, ты всем богиням богиня. А пойдем-ка потанцуем. Свадьба у нас или как…
— Та шо з мэнэ за танцюрыстка… Люды ж смиятыся будуть.
— И пусть смеются. Пусть смотрят на нас и смеются. На свадьбе должно быть весело.