Трэвис Мак-Ги

Макдональд Джон Данн

– Ну так продай ему.

– Но вы говорили...

– Выкинь из головы все, что я говорил. Прекрасная цена за прекрасную вещь. Продай ему.

Он взял свой бокал, приподнял его в мою честь и выпил все разом до дна. Потом поставил локти на стол и обхватил ладонями свою лысую голову.

– Никак не привыкну. Свои старые очки я забыл на буфете.

– Так разбей эти к чертовой матери.

Ноконец разозлившись, он ударил кулаком по столу.

– Ты даже понятия не имеешь, Трев, как это ужасно, когда ты вдруг обнаруживаешь, что кто угодно может отпускать шуточки в твой адрес.

– Могу себе представить.

– Ничего ты не можешь себе представить. Господи. Все усилия впустую.

– А ты только сейчас

это понял?

– Нет. Все, что ты сказал мне, я знаю давным-давно. Это точно - я теперь просто старая плешивая дворняга. Но я благодарен тебе, Трев, за то, что ты мне это все-таки сказал. Не хочешь ли ты купить у меня... парочку обрывков бечевки?

Он широко ухмыльнулся и наморщил нос.

Я понял, что все в порядке, и спросил его напсчет "Трещотки", в первый момент невероятно шокировав его тем, что я вообще интересуюсь этой старой посудиной. Посудину он хорошо помнил, но как ни старался, так и не мог сообразить, что же с ней сталось в конце концов. В итоге он полез в записную книжку, где нашел пометку, что владелец прислал двоих ребят отогнать так называемую яхту обратно в Техас и попробывать продать ее там. Ребята возвращались дважды, пытаясь устроить переезд так, чтобы она не развалилась по дороге.

– А Говард Бриндль хорошо за ней присматривал?

– Я так желею, что он больше у меня не работает. Мне бы дюжину таких Говардов Бриндлей - я бы горы свернул. Нельзя сказать, чтобы он очень гнул спину на то, чтобы все было в порядке, но если ты говорил ему: нужно, чтобы было так-то и так-то, то мог быть уверен, что так оно и будет. А если бы это его хоть немного заинтересовало, он мог бы стать великолепным торговым агентом.

– Это Том Коллайр рекомендовал его тебе?

– Должно быть, он. Я точно не помню. Или миссис Харрон. Или оба сразу.

– И никогда никаких проблем?

Он покачал головой.

– Чего это ты так им интересуешься?

– Забавный вопрос.

– Да уж, пожалуй. Фархоузер вряд ли вернет себе потраченные на ремонт деньги, даже если когда-нибудь и продаст эту свою посудину. Да и дочь он, наверное, до сих пор разыскивает.

– Сьюзен? Ту девчонку, которая жила с Говардом на "Трещотке"?

– Вовсе не жила. То есть ни малейшего намека на "жила с Говардом". Он только, кажется, ссудил ей немного денег, чтобы добраться домой. Он сказал это парням, которые явились его разыскивать, и сказал то же самое мне - в смысле, что у него не было с этой девчонкой абсолютно ничего. Он просто позволил ей жить на борту и немного придти в себя, прежде чем она вернется домой; и никогда ни о чем не спрашивал. Он сказал, что под конец серьезно подумывал, чтобы в любом случае связаться с ее родней, но потом решил все же этого не делать. Я думаю, она совсем не хотела возвращаться в Техас, и если ее сейчас там нет, то больше никогда и не будет.

– Может быть, теперь она и дома.

– Ладно, так почему ты расспрашиваешь насчет Говарда?

– Так, небольшое обозрение. Как было имя Фархоузера?

– Джефферсон.

Я поблагодарил его. Возвращаясь к машине, я обернулся и увидел, что Райн Хук разглядывает себя в небольшое зеркало, высевшее на стене. Кажется, он решил все-таки заняться собой. Но пока что выглядел чертовски старым.

Вернулся на "Молнию" я только в половине четвертого. Сотворил себе огромный сандвич и откусил ровно половину. Пошарив по карте райнов в телефонной книге, я нашел квадрат пятьсот двенадцать, включавший в себя нужную мне часть Техаса, и запросил в местном справочном домашний номер Джефферсона Фархоузера.

Набрав указанный номер, я услышал в трубке густой женский голос. Я едва сумел определить, что он женский - это был почти баритон. Я сказал, что хочу поговорить с Джефом, а она поинтересовалась, которого Джефа я имею в виду, потому что, сказала она, Джеф-младший в данный момент находится на Кубе, или в какой-то другой чертовой коммунистической стране, а если я хочу поговорить

с Джефом-старшим, то тогда мне чертовски не повезло, потому что шесть месяцев назад, но, может быть, неделей меньше, его сердце взяло и взорвалось, как кукуруза на раскаленной сковородке, и этот сукин сын умер прежде, чем свалился на пол, а кроме этого, я задерживаю ее, потому что ее ждут гости и разопьют без нее всю текилу, и что б я знал, у нее тут нечто вроде вечеринки, к которой я могу присоединиться, если мне скучно сидеть дома одному и хочется выпить и посмеяться. Я сказал, что я был бы счастлив, но в данный момент нахожусь во Флориде, и, пожалуй, мой приезд займет слишком много времени, но она сказала, что это пустяки, потому что ее вечеринка началась еще с Кануна Рождества и вряд ли закончится раньше следующего. А когда я спросил наконец, воспользовавшись паузой, кто она такая, она сказала, что она Бонни Фархоузер, бедная безутешная вдова.

Я сказал, что я ищу следы Сьюзен, блудной дочери покойного. И не могла бы она мне помочь как-нибудь связаться с девочкой. На что она ответила, что желала бы получить наличными все те деньги, которые Джеф-старший угробил на этих койотов-ищеек и поиски своей развеселой доченьки.

– А если ты хочешь знать все начистоту, мылый мой мальчик из Флориды, так я тебе скажу. У нас в банке лежит огромный мешок денег, и все они на закрытом счету, а мы них имеем раз в год какие-то паршивые проценты, и все это потому, что завещание не вступит в силу, пока ее не найдут, а мертвой она не может быть объявлена еще годы, годы и годы. Черт бы ее побрал! Любой дурак скажет тебе, что это тощее и ноющее создание сдохло под каким-нибудь забором еще тысячу лет назад и похоронена собственными сутенерами. У меня нет охоты играть в эти игры. Все равно, что играть в волейбол без мяча. Но ты, дурак, все-таки можешь заявиться к нам, самые милые развлечения начнутся, когда чуть-чуть потеплеет.

Расхаживая по палубе, а дожевывал свой сэндвич и пытался представить, что бы мне сказал по этому поводу Майер. Он сказал бы: не расхаживай взад и вперед, когда ешь, у тебя сыпятся крошки и ты их затаптываешь.

От нечего делать я выдвинул маленький ящик телефонного столика и принялся шарить в невероятной свалке, которая образовалась тас уже давным-давно, потому что я слишком часто выгружал туда содержимое моих карманов. Очень скоро я наткнулся на пленку, которую всучила мне Гуля. "Забери ее, - сказала она мне тогда.
– Я не хочу выкидывать эти кадры, но и не хочу, чтобы они снова попадались мне на глаза, а то я опять свихнусь. Но ты их все же сохрани, чтобы потом, когда мы с тобой будем уже старыми и седыми, мы моглм посмотреть на них снова вместе и вместе посмеяться".

Двенадцать квадратных снимков, двенадцать негативов, разрезанных по три. Я подсел к самой лампе и просмотрел первые девять один за другим. Я немного знал окресности Санта-Круса. А вот то самый катамаран их Хоустона, который она мне показывала. На двух кадрах был Говард. Улыбающийся. Широкоплечий. Счастливый. И, наконец, последние три. Кадры, которые едва не свели с ума мою Лу Эллен. Кадры с воображаемой мисс Джой Херрис. Пустой бак "Лани". Пустая крышка люка. Перила, над которыми никто не склонился.

Вглядевшись, я заметил, что на последних трех цвета не так хороши, как на предыдущих кадрах. Может быть, из-за смены освещения. Автоматические аппараты очень плохо воспроизводят кадры против света, к тому же, эти потеки проявителя...

Нол вдруг я сообразил, что потеки проявителя здесь совершенно непричем. А гораздо больше это смахивает на желто-зеленое пятно через все три кадра. Только последние три.

Я почувствовал, как похолодело у меня в животе, и как бешено колотится о ребра мое готовое вот-вот выскочить сердце. Дрожащими руками я запихивал пленку и снимки обратно в пакет. Я рассыпал их дважды, но после того, как мне удалось наконец привести все в порядок, я схватил, как хватается за соломинку утопающий, телефонную трубку и набрал номер.