Тревожные ночи
Шрифт:
Когда мы подошли к ним вплотную, все трое чехов сняли фуражки.
— Добро пожаловать, — робко приветствовал нас старик с бумагой и замолчал, явно не зная, что говорить дальше. Позднее, извиняясь, он признался мне, что всего несколько часов назад стал старостой — его выбрали крестьяне на место прежнего, ушедшего с гитлеровцами.
— Есть еще немцы в селе? — спросил я чеха.
— Нет, господин офицер! — ответил старик по-немецки. — Нет! — повторил он, для большей убедительности отрицательно качнув головой. — Последняя машина прошла под утро, часа в четыре…
— Значит, они опередили нас на
— А оружие, патроны есть?
— Нет. Ничего нет! — заверил старик. — Все немцы позабирали… Даже охотничьи ружья…
— Хорошо, — закончил я разговор. — Все, что найдется из оружия и боеприпасов, сносить в управу… Вы, — я ткнул пальцем старика в грудь, — отвечаете за спокойствие села.
Старик козырнул, а я дал знак бойцам продолжать путь. Но не успели мы сделать и несколько шагов, как услышали за собою крик.
— Господин офицер! Господин офицер! — старик бежал за нами, протягивая мне бумагу. — А что нам делать?
— Что делать? Да что хотите! — пожал я плечами. — Вы свободны!
Но старик продолжал показывать мне свой клочок бумаги, явно неудовлетворенный таким ответом. Я взял у него из рук бумагу и быстро пробежал ее. Это была заранее приготовленная речь для встречи с нами, где мы величались «героями» и «освободителями». Я вернул старосте его бумагу и, успокоительно потрепав по плечу, сказал:
— Подождите, скоро подойдут наши. Сохраните ее для них.
Все трое чехов остались стоять посреди шоссе. А мы продолжали путь. У ворот какого-то дома мы увидели развевающийся немецкий флаг со свастикой. От нашего дозорного, поджидавшего нас здесь на шоссе, мы узнали, что в этом доме помещался командный пункт гитлеровской артиллерии. В суматохе бегства немцы забыли о флаге, а из жителей села никто не отважился снять его. Пока я это понял, флаг уже лежал распростертый на земле, и бойцы с наслаждением топтали его ногами, чертыхаясь и проклиная гитлеровцев.
Так и остался он лежать, растерзанный, посреди шоссе, а мы, перескочив через придорожную канаву, скорым шагом двинулись дальше вдоль каменных заборов крестьянских дворов.
Только когда мы уже подошли к самой околице, жители села стали выглядывать из ворот и окон — старики, женщины, дети. В их взглядах мы читали то же недоумение, что и у старика старосты. Они словно спрашивали нас: «Да как же вам удалось одолеть немцев?»
Вдруг из каких-то ворот выскочил на улицу ребенок и замер, испуганный. Чионка подхватил его на руки и стал ласково гладить по кудрявым белокурым волосам. Мы вывернули все карманы, чтобы угостить маленького чеха. Но с трудом отыскали лишь зачерствелый солдатский сухарь и несколько запыленных кусочков сахару.
Мы шли после того несколько часов подряд, но так и не догнали немцев. Изредка нам снова попадались на шоссе и в придорожных канавах брошенные поломанные винтовки, пулеметы и орудия без затворов, ящики с боеприпасами, рассыпанные гранаты…
— Все повыбрасывали, чтобы легче было драпать, — говорили бойцы.
После полудня мы вступили в другое село, маленькое и бедное. Оно казалось таким же пустым, как первое. Здесь даже староста не вышел нам навстречу. Я сам направился в здание управы и застал там несколько крестьян, окруживших
— С кем вы разговаривали? — спросил я.
— С соседним селом, — ответил крестьянин, немного успокоившись. — Им тоже удалось спастись… Последние немцы ушли оттуда перед полуднем…
Я попросил его передать жителям села, что мы скоро будем у них. А затем послал одного из парней, застывших у стены, за старостой. Он явился мгновенно — я едва успел выпить стакан воды. Это был человек уже в летах, но еще крепкий, с продолговатым смуглым лицом и блестящими глазами, но несколько хмурым взглядом. Он приветствовал нас очень уверенно, с достоинством. Стараясь умерить свой слишком громкий и резкий голос, он сообщил, что не его вина в том, что он был старостой при немцах, — крестьяне заставили его занять эту должность против его воли.
— Да, мы его заставили, — выскочило несколько человек в его защиту. — Чтобы немцы не назначили своего.
Я их успокоил и сказал старосте, что отныне он отвечает за спокойствие села. Не задерживаясь дольше, мы двинулись в путь. Староста и крестьяне проводили нас до околицы.
Под вечер мы пересекли третье село, все еще не нагнав немцев. Смеркалось, и мы решили заночевать под сенью молодых ив, посаженных по обе стороны шоссе. Тут, в поле, мы были в большей безопасности, чем в любом другом месте.
В ивняке нас поджидал один из дозорных. Он задержался, чтобы предупредить, что на обочине дороги немцами брошено несколько грузовых автомашин. Приказав всем быть наготове, я с Чионкой и дозорным пошел вперед по шоссе. Скоро мы увидели брошенные машины. Здесь было около полудесятка грузовиков с разбитыми моторами и сожженными шинами.
— У них вышел бензин! — обрадовался Чионка. Мы вызвали всех к машинам. Наспех поужинав тем, что еще оставалось в наших ранцах, бойцы улеглись в канаве, натаскав в нее всякого тряпья из грузовиков. Но я никак не мог заснуть. Снова одолевали меня тревожные мысли. Я не понимал немцев. «Какого черта они бегут? — задавал я себе вопрос. — Вся Германия оккупирована. Берлин капитулировал. Союзные войска встретились на Эльбе. Куда они бегут? Зачем? Чтобы перегруппироваться где-нибудь в горах? Может быть: отход их был достаточно организованным».
За целый день нам не удалось взять в плен ни одного немца. Не встречали мы больше и брошенного оружия. Определенно, они где-то перегруппировываются. Меня снова охватила злоба и ненависть к гитлеровцам… Не передохнув и часа, я приказал будить бойцов.
— Мы должны преследовать их по пятам, — повторил я им слова полковника. — Сейчас, когда они бросили свои машины и идут, как мы, пешком, мы сможем нагнать их. Так оно и произошло. Всю ночь шли мы форсированным маршем по шоссе, позволяя себе лишь редкие и короткие передышки. Пересекли еще два села, молчаливые и пустынные, погруженные в ночную тьму, встретив лишь несколько групп перепуганных селян. Под утро нас снова остановил наш дозор. Шоссе в нескольких стах метрах отсюда спускалось в ложбину.