Тревожные облака. Пропали без вести
Шрифт:
Бурные выражения чувств старый алеут считал недостойными мужчины. Все как надо, как положено. Послали радиограмму, пришел-ответ.
В руках Рапохина подрагивала бумажка», которая давала ему большую силу. За торопливо записанными рукой Кати строками Рапохин словно видел уже обветренные лица старшин и матросов, радистов у локаторов, мотористов, штурвальных, бешеный взлет реактивных машин, темно-серые корпуса военных судов. Москва приказала искать. Авиация будет искать. Флот. Теперь живем!
Забыв о размолвке, он протянул радиограмму Климову.
– Ты в рубашке родился, Рапохин,- сказал тот звучно.- Ну, поздравляю!
– И мельком, исподлобья поглядев на радистов, спросил негромко:-А в людях, которые на катере, ты… уверен?
– Что?
– переспросил Рапохин.
– Говорю, ты уверен, что люди не подгадят? Океан, знаешь, такая штука, там погранзнаков не выставишь. На катере четверо бобылей, без корней люди. А?-Но, испугавшись гневного выражения лица Рапохина, смягчил вопрос.- Я на тот случай, если в чужие руки попадут. Если ломать их станут. Не уронят чести?
Рапохин не успел ответить. Катя налетела на Климова.
– Вы мелкая личность!
– кричала она, наступая на него.- Как вы смеете! Это же наши товарищи… Они лучше вас…- Задохнувшись от злости, она беспомощно повернулась к Рапохину и заплакала.- Такую радость испортил!.. Такую радость!..
– Катя,- сказал Рапохин,- нельзя оставлять радиостанцию без присмотра. Что это вы?
Катя молча, с нарочитой четкостью повернулась к двери и вышла.
– И ты хорош!- набросился вдруг Рапохин на Аполлинария.- Свалитесь с воспалением легких, что я тогда делать буду?!
– Воинственная девица!
– проговорил наконец Климов.- У нее, видно, жених на катере. Так сказать, предмет, парень… А?
– Не знаю,- сухо ответил Рапохин.- Не умею вникать в такие подробности.- Рапохин еще раз перечел радиограмму.- Надо митинг собрать!
– сказал он озабоченно, сложил бланк вчетверо и спрятал его в нагрудный карман.- Может, скажете чего народу, товарищ Климов?
– Охотно!
– отозвался кавторанг.
7
Уже и океан утихомирился и злобный норд-вест сменился западными и юго-западными ветрами, а снег все валил и валил. Он то спускался с торжественной медлительностью, то, под посвист ветра, падал косым сабельным ударом, то бесновался в лихой карусельной пляске.
Зыбь стала положе, Равиль забрался к себе на верхнюю койку и лежал тихо, как сурок. Он все еще отказывался от похлебки. Когда Петрович и Саша, расстелив на столе карту, принимались за прокладку пути катера, Равиль настораживался. Порой ему удавалось, приподнявшись на локте, заглянуть через их головы, увидеть на карте тонкий карандашный зигзаг, но понять, куда унесло катер, он не мог. Вое эти румбы, градусы, толки о склонении компаса и даже определения курсов были недоступны новичку.
У Саши в аптечке нашелся аэрон, и Равиль покорно глотал таблетки. От них не становилось легче, но возражать Саше он не мог: Саша вроде корабельного фельдшера, еще во Владивостоке мать сунула ему в чемодан коробку, набитую порошками, пилюля-ми, мазями.
На шестые сутки дрейфа Равиль во время обеда неожиданно слез с койки, подсел к столу и налил себе остро пахнувшей лавровым листом похлебки.
Железная ложка обожгла губы и нёбо Равиля. Механик вынул из рундука расписную деревянную ложку и протянул ее матросу. Равиль съел полную миску, налил вторую и, справившись с ней, выпил две кружки чаю.
– Ну вот,- сказал наблюдавший за ним старпом,- теперь и Роман крещен в морскую веру.
– Плохой я матрос, Петрович…
– Спроси у Саши,- сказал механик,- как его-то вывернуло в первый шторм!..
Равиль недоверчиво поднял глаза на Сашу. Неужели такое случалось с парнем, который знает морское дело не хуже самого старпома?!
Саша сконфуженно улыбается, но сдается не сразу.
– Тоже скажешь!
– отбивается он.- Придумаешь!..
– Саша мало-мало заснул в гальюне,-продолжал механик.- В гальюне тепло, камбуз рядом. Спит, а мы его ищем. Испугались, думали- в море упал. Скомандовали в машину «стоп»…
– Знаешь, Костя…- пытается остановить его Саша.
– Стали и слышим: на катере грохот какой-то, «х-р-р-р, х-р-р…» Да так крепко, что я обратно к машине кинулся: что такое, думаю, чудит она?.. А это Саша храпел.- Механик провел ладонью по выпуклой стороне ложки - сухо ли вытер Равиль - и сунул ее под подушку.-«Укачало, говорит, ребята, давно не плавал…»
– Правда, давно, - сердился Саша.- Я в сорок седьмом последний раз с отцом ходил.
– На пассажирском?
– спрашивает кок.- В каюте?
Саша кивает.
Сложив руку трубочкой, кок приложил ее ко рту и, насмешливо раздувая короткие ноздри, сказал:
– Это, Сашок, называется ехать, а не ходить. Кататься. На «Жучке» ты только и начал ходить. А то все на четвереньках ползал… Как дитё малое.
– И парусное дело, по-твоему, чепуха?
Саша часто помаргивает - вот-вот ввяжется в долгий спор.
– Дозвольте спросить,- хитро щурится кок,- и где вы плавали под парусами?
– В Золотом Роге, в Амурском заливе… На яхте.
– Ахты-яхты!
– смеется кок.- Морячки - заливные судачки! Под хреном…
Саша встает, застегивает слишком широкий ватник и звенящим фальцетом говорит старпому:
– Пойду. Мне вахту заступать.
– Валяй!-Петрович кивает по-своему, коротким рывком головы, но не вниз, а влево и вверх.
– С уксусом!
– кричит кок вдогонку Саше.
Саша не отвечает.
– Брось!
– неодобрительно замечает старпом.
Он курит не спеша, держит папиросу, как самокрутку.
– Классный механик был Сашин отец,- проговорил дядя Коля, когда Саша закрыл зз собой дверь кубрика.- Я когда кочегарил еще, плавал с ним на краболове «Анастас Микоян». Ходит, бывало, по палубе, смотрит, как сеть выбирают, как касатки кита треплют, а машину чует, будто рядом с ней стоит. Уму непостижимо. Лицом Саша в него, а характером беспокойнее…