Тревожных симптомов нет (Сборник рассказов и повестей)
Шрифт:
Может, даже похуже, чем у нас, в городе.
И тут поднялся этот старичок в сюртуке. Неизвестно, кто его привел. Весь вечер сидел молча, ковыряя вилкой в тарелке, а тут вдруг возвысил голос:
– Вы хотите знать, чем пахло в этих лесах? Пожалуйста!
– Он вынул из кармана янтарный мундштук и поднес к свече.
И то ли потому, что запах горячей смолы так непохож был на все эти запахи вульгарной попойки, то ли потому, что люди почувствовали в нем невообразимую дистанцию в миллионы лет, но все как-то притихли и вскоре молча разошлись...
– Вспомнил!
– сказал Тетерин.
– Вы жгли у меня янтарь. И этот запах...
– Верно!
– кивнул Лангбард.
– Именно запах. Я нарочно к нему прибег, а то бы никогда не вспомнили. Итак, Игорь Павлович, я пришел к вам по очень важному и надеюсь, интересному для нас обоих делу. К вам, потому что вы писатель, к тому же достаточно известный.
Тетерин поклонился - Однако, - продолжал Лангбард, - писатель, откровенно говоря, талантом не блещущий.
– Такие вещи в глаза не говорят, - криво усмехнулся Тетерин.
– Мой совет: остерегайтесь говорить женщине, что она некрасива, и автору, что он плохо пишет. Подобную откровенность никогда не прощают. Кроме того, и у некрасивой женщины всегда находятся поклонники, а у любого писателя читатели. Я все же льщу себя надеждой, что ваше суждение, высказанное в столь категоричной форме, разделяется не всеми. Далеко не всеми.- Он открыл ящик стола.
– Вот одна из папок с читательскими письмами, из которых вы смогли бы заключить...
– Помилосердствуйте!
– поморщился Лангбард.
– К чему вся эта амбиция? Вы же сами про себя знаете, что не гений, а письма: то пишут их обычно дураки.
Нет, уважаемый Игорь Павлович, нам с вами предстоит говорить о предмете тончайшем и неуловимом, который порой и мыслью трудно объять. Так давайте уж без ложной аффектации, а самолюбие на время спрячем в карман. Поверьте, так будет лучше.
– О чем же вы хотите со мной говорить?
– О душе.
– О моей душе?
– Вообще о душе, в более широком смысле, ну, а в частности - и о вашей.
Это становилось забавным.
– Вы мне предлагаете сделку?
– спросил, улыбаясь Тетерин.
– Отчасти так, - кивнул Лаигбард.
– Можете считать это сделкой.
Тетерин встал и прошелся по кабинету.
– Дорогой Лука?..
– Евсеевич.
– Так вот, дорогой Лука Евсеевич. Не скрою, что готов бы продать душу за тот самый талант, который вы во мне не усматриваете. Однако, к сожалению, этот товар нынче не котируется. Да и вам, извините, мало подходит роль Мефистофеля. Так что благодарю за остроумную шутку, и если у вас ко мне нет других дел, то...
– Сядьте!
– спокойно сказал Лангбард.
– Мне всегда трудно сосредоточиться, когда кто-нибудь мельтешит перед глазами. Вы меня неправильно поняли. Я говорю, о душе не в теологическом плане, а чисто литературном. Ведь вы как литератор занимаетесь именно этим предметом. Вас интересуют души ваших героев, не так ли?
– Я предпочитаю слово "характеры". Да, литературу не зря именуют человековедением. Но тут я вам могу открыть профессиональный секрет. Если вы, задумав писать роман, соберете коллекцию живых характеров, ну, скажем, людей, вам хорошо знакомых, то все, в один голос, будут говорить, что характеры примитивны, шаблонны, что таких людей на свете не бывает и все такое. Если же вы все высосете из пальца, то характеры объявят яркими, типичными и еще бог знает какими. Глупо, но такова специфика нашей работы.
– Закономерно!
– Лангбард радостно потер руки.
– Вполне закономерно! А ведь все дело в том, что истинный художник создает душу героя, а вы и вам подобные пробавляетесь характерами.
– Не вижу разницы, - сухо сказал Тетерин - Душа, характер, разве дело в терминах? Сущьность-то одна и та же.
– Отнюдь!
– возразил Лангбард.
– Характер - это то, что проявляется в человеке повседневно, а душа... Кто знает, что творится в бездне этой самой души? Какие страсти, пороки и неиспользованные резервы скрываются за ложным фасадом так называемого характера? Почему человек напористый, рубаха-парень трусливо бежит с поля боя, а робкий, застенчивый меланхолик закрывает своим телом амбразуру дота? Где до этого в их характерах таились эти черты, проявляющиеся только в исключительных обстоятельствах? Характеры! Тогда уж проще прибегать к древнейшим определениям. Напишите, что мол Иван Петрович - сангвиник, а Петр Иванович - холерик. Глупее ничего не придумаешь! Ведь таким образом нельзя даже собак классифицировать. Поверьте, что вот у этой вашей Дианы в душе больше неизведанного, чем у многих литературных героев.
Ей наверняка свойственны и самопожертвование и лукавство, и ревность и многое другое, чего вы порой и в людях-то не видите.
Тетерин начал приходить в раздражение. Ему казалось, что Лангбард все время намеренно пытается его унизить.
– Боюсь, что мы с вами забираемся в дебри, из которых не выбраться, сказал он - Если у вас ко мне дело, прошу его изложить, а все эти разговоры, в общем-то, бесцельны. Так можно, действительно, и до собачьей души договориться или, чего доброго, и до бессмертия душ.
– Конечно!
– улыбнулся Лангбард - Ведь я к этому и клоню. Разве, скажем, созданные гением Шекспира души Отелло, Гамлета, короля Лира, Шейлока не бессмертны?
– Ну, это другое дело.
– Почему другое? Ведь для того, чтобы создать душу Гамлета, кстати, заметьте, что выражение "характер Гамлета" кажется совсем неуместным, так вот, для того, чтобы создать душу Гамлета, Шекспиру пришлось на время самому стать Гамлетом, заставить звучать в своей душе струны, которые, может быть, до этого молчали. Человек с душой Шейлока не смог бы написать Гамлета. И так - каждый раз. Полная перестройка. Удивительная гимнастика души. Так разве все, что создано Шекспиром, не представляет собой душу художника, раскрытую во всех ее возможностях? Вот вам и бессмертие души.
Тетерин демонстративно посмотрел на часы.
– Все это - избитые истины, - сказал он, зевая.
– К сожалению, Шекспиры рождаются не каждый день, а нам, грешным, подобная перестройка не по силам.
– По силам!
– убежденно произнес Лангбард.
– Каждому по силам. Ведь в этом и заключается суть моего изобретения.
– Что?!
– Тетерину показалось, что он ослышался.
– Что вы сказали?
Какого изобретения?
– Того, что у меня в чемодане.
– Нет, это уже просто становится невыносимым!
– Тетерин сломал несколько спичек, прежде чем закурить.
– Вы у меня уже отняли уйму времени, и вот, пожалуйста, сюрприз! Изобретатель-одиночка! Тут не патентное бюро.
Предупреждаю, я в технике ничего не смыслю, и что бы вы мне ни рассказывали о вашем изобретении, все равно не пойму. Кроме того, я занят, у меня работа.
Крайне сожалею, но...
– А вот курить придется бросить, - сказал Лангбард.
– Запах табачного дыма будет мешать.
– Чему, черт побери, будет мешать?!
– заорал взбешенный Тетерин.
– Что вы тут мне еще мораль читаете?! Я сам знаю, что мне делать, а чего не делать!
– Нашему опыту будет мешать, - как ни в чем не бывало продолжал Лангбард.
– Табак и алкоголь придется исключить.