Три Анны
Шрифт:
– Неволить тебя, Аннушка, ни к чему не буду, – с ходу пообещал он, успокаивая взволнованную дочку, – прошу только об одном: не чурайся нашего общества. Вижу, девица ты скромная, гордая, но о замужестве думать надо. Задумал я тебя не за нашего брата, купчину, выдать, а в дворянство ввести. А что? – заторопился он, упреждая возражающий жест дочери, – не хочешь дворянина?
– Я, батюшка, по любви хочу, – стыдливо опустила голову Анна, – а дворянин он будет или крестьянин, мне всё равно.
– Это ты брось! Ты у меня красавица, умница, твоё место не в нашем
По горделиво заблестевшим глазам отца, Аня поняла, что мысленно он уже видит её на петербургском балу, и робко попыталась возразить:
– Но папа, где же здесь взять дворян?
– В корень смотришь! – одобрительно прихлопнул ладонью по столу Веснин. – Сразу видно, что купеческая в тебе косточка. Поэтому слушай отцовский совет: расхаживай по гостям, присматривай себе залётного кавалера. Но смотри у меня, без глупостей! А коли кто приглянётся, так сразу мне скажи. Сторгуемся. Ты у меня не бесприданница. Да. Ещё. Ты бы подыскала себе портниху. А то, смотрю, тебе не в чем и в люди выйти. Вон, взять хоть поповну Ольгу Ивановну – знатная щеголиха. Вся в шелках, в бархате, головка кружевом убрана. Женихи на такой цветочек как мухи на мёд летят. Так и вьются, так и вьются, – Иван Егорович пальцами изобразил, как вокруг поповны вьются женихи и горестно посетовал: – А ты всё в сером да в чёрном, ровно монашенка. Ни бусики не наденешь, ни бант какой не причапуришь…
От отца Анна вышла слегка удрученная: с одной стороны, хорошо, что батюшка против её воли идти не намерен, но, с другой стороны, как ни крути, а выдать её замуж собирается вскорости. Да ещё и за дворянина, который неизвестно откуда должен возникнуть в их Ельске.
Замужество совершенно не входило в её ближайшие планы, но казалось интересным узнать, каков он будет, её супруг, дарованный Богом?
Вообразив своего будущего мужа, Аня сделала шутливый реверанс, подобающий делать перед танцем. Облик жениха рисовался пока неопределённо. В пансионе почти все воспитанницы были влюблены в молодого учителя химии господина Вольфа – обладателя тощих ног, впалой груди и слащавой физиономии с коротко подстриженными усиками.
– Ах, какой душка, какой пупсик, – перешёптывались девицы из их класса, налегая на занятия химией.
Некоторые, особо чувствительные почитательницы, тайком засовывали в карманы учителю коротенькие записочки с изящными стихами. Но Анне не нравился ни сам предмет, ни его преподаватель. Остановившись напротив зеркала, Аня критически осмотрела своё закрытое серое платье с крошечным белым воротничком. Нет, оно определенно ей шло, и менять скромный наряд на бархатный шик ей совершенно не хотелось.
«Лучшее украшение – это элегантность», – любила говаривать владелица пансиона, баронесса фон Гук, прививая воспитанницам тонкий вкус и светские манеры.
«Но, впрочем, белошвейку действительно стоит поискать», – подумала Анна, прикидывая в уме, что если взять в дом портниху месяца на два, то она обошьёт не только её и нянюшку, но и детей кухарки Матрёны, которым явно не помешала бы новая одёжка.
– Да вот, у Рычихи швейка
На том и порешили.
Обшивавшая купчиху Рыкову белошвейка Прокла оказалась молодой, крепко сколоченной бабёнкой с упругими красными щеками и небольшими карими глазками, задорно поблёскивающими из-под полукруглых бровей.
Увидев входящих Анну с Анисьей, она немедленно оторвалась от шитья, споро вскочив с табуретки, успев оправить задравшуюся на коленях юбку, сшитую из хорошей шерстяной ткани.
– Пожалуйте, барышня! Чем могу услужить?
Анна приветливо кивнула в ответ:
– Госпожа Рыкова сказала, что со следующей недели ты свободна.
– Истинно так, – подтвердила Прокла, – истинно так, барышня.
– Я дочь купца Веснина и хотела бы пригласить тебя к нам. Госпожа Рыкова дала хорошую рекомендацию.
В ответ на Анины слова лицо портнихи расплылось в подобострастной улыбке, сделав её щёки похожими на переспелые яблоки.
– Госпожа Рыкова очень добра. Но я действительно хорошо умею портняжить. Я, барышня, училась в самом Петрозаводске у наипервейшей парижской модистки, мадам Курочкиной. Возьмёте меня на работу – в накладе не останетесь: одену вас, точно заморскую королевну.
– Прекрасно, ждём вас у себя, – закончила разговор Анна, довольная, что вопрос с портнихой уладился наилучшим образом. Удивило её лишь то, что Анисья проявляла явные признаки недовольства.
– Не нравится мне эта Прокла, – занудливо тянула нянька всю обратную дорогу. – Неужели ты сама не видишь, какая у неё рожа продувная? И на тебя, Аннушка, она недобро смотрела, глазами так и зыркала, так и зыркала, ровно на прочность испытывала.
– Глупости, няня, – рассеянно отозвалась Анна, глядя на здание полицейского управления, перед которым стояла укрытая рядном телега. С их стороны улицы отлично просматривалось, как нервозно суетился урядник и начинала собираться толпа народа.
Замедлив шаг, Аня указала на кутерьму:
– Видишь, няня, что-то случилось.
– Знамо что, – быстро отозвалась Анисья, схватив Анну за рукав и оттаскивая в сторону, – ещё утром слух прошёл, что у лавочника Ромова приказчик пропал – Васька Юшин. Видать, его и нашли.
Боясь взглянуть на телегу, на которой угадывалось человеческое тело, Анна охнула:
– А семья? Семья у него есть?
– Как не быть, жена молодая и малец, – сокрушённо махнула рукой Анисья, – ишь, воют.
Она указала на бегущую с другого конца улицы простоволосую бабу, прижимающую к себе мальчонку лет трёх, орущего на все лады.
В первый момент Ане показалось, что жена новопреставленного совсем старуха, настолько страшным и чёрным выглядело её лицо с распахнутым в крике перекошенным ртом. На то, что это совсем молодая, если не сказать, юная женщина, указывали лишь её тонкая фигурка да трогательно тонкая шея, выглядывающая из-под расстёгнутой баски.
– Помер, помер мой кормилец! – глядя перед собой обезумевшим взором, голосила вдовица. – Чуяло моё сердце, что он в реке утопнет!