Три Анны
Шрифт:
Заметив Анин интерес к чужаку, Алексей жестом упредил её вопросительный взгляд и приветливо помахал наезднику, сказав:
– Не тревожьтесь, Анна Ивановна, это мой знакомец, майор фон Гук. Уверен, любой воспитаннице пансиона для девиц сия славная фамилия хорошо известна.
Воистину сегодня выдался день неожиданных встреч. Баронесса Матильда Карловна, владелица пансиона, не раз извещала девиц о скором приезде брата в Олунец, каждый раз напоминая, что он приедет восстанавливать силы после ранения и посему очень просила не беспокоить его понапрасну. Несмотря на предупреждение строгой начальницы, ожидаемый приезд барона
Глядя на лицо барона сквозь полуопущенные ресницы, Аня мгновенно поняла, в чём причина: он выглядел непостижимо красивым.
Небрежно бросив поводья, фон Гук легко соскочил с седла и беззастенчиво уставился на девушку:
– Что за чудо! Алексей, из какой морской пены появилась сия Афродита? Ты должен немедленно представить меня.
– Анна Ивановна Веснина, – коротко сказал Алексей, не отводя глаз от Ани.
Столь назойливое внимание Свешникова девушку смущало, и она повернулась к майору. Тот не преминул поднести к губам её руку:
– Искренне рад знакомству. Барон фон Гук, – ещё раз отрекомендовался он, – Александр Карлович.
Он встал плечом к плечу с Алексеем, и Анна была вынуждена признать себе, что сравнение во внешности шло явно не в пользу Свешникова.
В отличие от простонародного облика Алексея, барон фон Гук выделялся изысканной красотой прирождённого аристократа: стройный, изящный, с правильными чертами лица, придававшими ему высокомерное выражение римского патриция. Тщательно подстриженные каштановые волосы органично гармонировали с выразительными светло-голубыми глазами, опушёнными длинными ресницами.
Такая поразительная красота скорее отталкивала, чем притягивала.
Не рискуя смотреть фон Гуку прямо в лицо, Аня неспешно подошла к краю полянки, окидывая взглядом раскинувшуюся внизу под утёсом водную гладь.
Отдав на порогах свою силу, в этом месте река текла медленно и плавно, словно набираясь сил перед следующим порогом, хотя и не таким губительным, как Керста, но не менее коварным и опасным. От открывавшегося взору простора захватывало дух, и Анне захотелось раскинуть руки и как птице подняться над лесом, чтобы объять взглядом всё пространство от горизонта до горизонта, да так, чтобы ветер в лицо, а песня в сердце!
Она даже не удивилась, когда вставший вровень с ней Алексей, набрав в грудь воздуха, негромко затянул приятным сильным голосом:
Ты, река ли моя, реченька,Ты, река ли моя быстрая!Течешь, речка, не колыхнешься,На крутой берег не взольёшься…Народная песня лилась и ширилась, то паря вровень с облаками, то падая оземь, превращаясь в еле слышный шёпот прибрежной травы.
Когда затихли последние звуки и взволнованная до глубины души Аня обернулась, ища глазами певца, она наткнулась взглядом на непроницаемое лицо барона фон Гука, равнодушно покусывающего травинку. Песня была столь хороша, что его безразличие показалось возмутительным.
– Господин майор, вам не понравилось пение Алексея Ильича?
Александр Карлович неопределённо пожал плечами:
– Отчего
Слова барона прозвучали скептически, и Ане до слёз стало обидно за Свешникова, только что открывшего им свою душу. Она, Анна, всем сердцем приняла и поняла эту душу, а барон оттолкнул холодным словом. Ей захотелось сказать фон Гуку колкость, но, взяв себя в руки, она ограничилась лишь уничижительным взглядом, затем, вспомнив, зачем оказалась на этом месте, обратилась к Алексею:
– Алексей Ильич, давайте всё же решим, что делать с надписью на камне? Неграмотные люди принимают её за заклинание и городят нелепицу за нелепицей. С этим надобно покончить.
Немедленно приняв Анины слова за руководство к действию, Алексей беспрекословно склонил голову в знак согласия:
– Покончить так покончить.
Достав из седельной сумки большой охотничий нож с широким лезвием и опустившись на колени, он принялся старательно соскабливать выдолбленный афоризм.
Краем глаза Анна заметила, что всё это время барон фон Гук не сводил с неё взгляда, молчаливо стоя подле раскидистой берёзы, неведомо каким чудом закрепившейся корнями на каменистом пятачке. Раскачиваемые ветром ветви дерева с резным узором молодой листвы отбрасывали на его лицо колеблющиеся тени и делали точёный профиль майора похожим на лик мраморной статуи.
«Крайне неприятный мужчина», – определила для себя Анна, решив больше не уделять барону ровно никакого внимания.
Внезапно он сделал шаг по направлению к ней:
– Мадемуазель Веснина, позвольте нам проводить вас до Ельска. Ведь вы, кажется, прибыли оттуда?
– Оттуда, – подтвердила Анна, досадуя, что вынуждена разговаривать с фон Гуком, – но провожать меня нет никакой надобности. Я прекрасно доберусь домой сама.
Она ожидала, что от её резкого ответа майор сконфузится, но он, казалось, и не заметил этого резкого выпада.
– Я вынужден настаивать на своём предложении, в связи с тем что нам с Алексеем Ильичом препоручили передать уездному исправнику в Ельске неприятную новость о появившейся шайке разбойников, и будет лучше, если вы нам доверитесь.
Молва о появившейся в здешних краях шайке злоумышленников разлилась по Ельску с быстротой весеннего половодья в непокорной реке Урсте. Дня не прошло с приезда нарочных из Олунца, а в окраинных избах, сиротливо жавшихся к лесу, старики уже вовсю толковали о беглых каторжниках, припоминая, как лет шестьдесят назад, ещё при Александре Первом, в Ельске изловили кровавого разбойника Кирьку-одноглазого, грабившего купеческие обозы.
Пошёл слух гулять из первых рук – от горничной уездного исправника Стукова, сплетницы Грушки. В тот момент, когда нарочные из Олунца обрисовывали господину исправнику положение с дорожным разбоем, Грушка, затаив дыхание и боясь пропустить хоть полсловечка, вытирала пыль с бюста гипсовой нимфы. Хотя через закрытую дверь кабинета слышно было плоховато, суть Грушка уловила: потребно держать ухо востро, а не то не миновать Ельску большой беды.
Судили-рядили про бандитов и в доме Весниных, особенно после Аниного своеволия, когда она явилась из дальней прогулки по лесу в сопровождении двух господ. Не сносить бы Ане буйной головушки перед отцовским гневом, не будь один из провожатых не простым дворянином, а титулованным, да ещё братом владелицы пансиона баронессы фон Гук.