Три билета до Эдвенчер
Шрифт:
А что в этом удивительного? Припомним-ка историю южноамериканских индейцев со времени испанского владычества. Скольких бедствий и лишений натерпелись они от белого человека, начиная с изощренных жестокостей во славу Христову и кончая нашими днями, когда индейцы, лишенные огромных просторов когда-то всецело принадлежавшей им родной земли, вынуждены жить в резервациях, где они могут хоть как-то спастись от прелестей цивилизации, которая не приносит им ничего, кроме зла и горя!
Удивительно, как они вообще соглашаются вступать с на ми в какие-то контакты! Скорее следовало бы ожидать, что они, по примеру своих сородичей из Мату-Гросу, начнут встречать любого бледнолицего тучей метких отрав ленных стрел. Такое отношение, конечно, заслуживает упрека, но поддается пониманию.
Как бы там ни было, заручившись у почтенного индейца обещанием раздобыть для нас каких-нибудь зверюшек, мы снова пожали всему семейству руки, и юноша отвел нас обратно через озеро. Когда мы благополучно сошли на берег, он улыбнулся нам на прощание, развернул свою посудину и погнал по безмолвной глади озера, оставляя за кормой темную разбегающуюся рябь.
Обратный переход в Эдвенчер лишил нас последних сил; мы хотели попасть домой до темноты, а раз так, то пришлось прибавить шагу. Второй песчаный остров показался нам куда шире, чем когда мы пересекали его в первый раз, а песок буквально засасывал по колено наши и без того измученные ноги. Но вот наконец мы достигли края леса и обернулись назад — преодоленное пространство лежало за нашими спинами, блистая в лучах заходящего солнца, словно покрытое морозными узорами стекло. Но только мы собрались углубиться в лес, как наш провожатый поднял руку, сделав нам знак остановиться, и показал на деревья футах в тридцати поодаль. Я бросил взгляд — и мне открылось поразительное, чарующее зрелище, которого мне не забыть никогда.
Мне на мгновение почудилось, будто я вовсе не в тропиках, а посреди родного английского леса. Все такое же — и невысокие стройные серебристые стволы, между которыми торчали низкорослые густые кустарники, и лоснящаяся зеленая листва, превратившаяся в золото от волшебного прикосновения лучей заходящего солнца. Но вершиной этого восхитительного празднества природы была группа обезьян-ревунов, восседавших на верхушках деревьев и выделявшихся яркими пятнами на зеленом фоне. Их было пять крупных, плотного сложения животных с сильными цепкими хвостами и печальными мордами шоколадного цвета. Ну, а раскраску их длинной густой шелковистой шерсти вообще можно описывать бесконечно: поражающая воображение сверкающая смесь медных и винно-красных оттенков, отливающих металлическим блеском. Такое бывает разве что у самоцветных камней да у некоторых видов птиц. От волнения потеряв дар речи, я не мог оторвать глаз от этого изумительного буйства красок.
Стадо состояло из почтенного самца и четырех обезьян поменьше — по-видимому, его жен. Импозантный вожак, чья шкура сияла в солнечных лучах, словно в пламени костра, восседал на самой макушке дерева, будто на троне, и с наслаждением отщипывая молодые листья, набивал ими рот. Мне было так хорошо на этом празднике жизни, что даже казалось странным, с чего бы это на лице вожака написано меланхолическое выражение. Но вот трапеза окончена. Вожак, работая лапами и хвостом, перебрался на соседнее дерево и, сопровождаемый своим преданным гаремом, скрылся среди листвы.
Мы шли под тенистыми сводами деревьев, вдоль каналов, из которых доносились зовущие голоса маленьких лягушат, и я поклялся про себя, что непременно заполучу такую же вот лоснящуюся, фантастическую обезьяну, сколько бы это мне ни стоило.
Глава третья
Про сердитого зверя опоссума и песни ленивцев
Есть в Южной Америке удивительно интересное семейство животных, называемых опоссумы. Интересны они, главным образом, тем, что это единственные известные за пределами Австралийского континента представители сумчатых. Подобно кенгуру и другим населяющим Австралию животным, опоссумы донашивают своих новорожденных детенышей в кожаном кармашке на животе. Впрочем, у южноамериканских сумчатых этот способ транспортировки детенышей, по-видимому, выходит из употребления — у большинства их видов кармашек невелик, и детеныш находится в нем, только пока он совсем еще крохотный и беспомощный; у других же видов он почти исчез и выглядит как продольные складки кожи, покрывающие соски. Зато эти последние виды сумчатых освоили новый способ транспортировки — самка носит потомство на спине, причем хвосты детенышей любовно обвиваются вокруг ее хвоста. По своему внешнему облику опоссумы похожи на крыс, хотя и различаются по размерам — есть опоссумы величиной с мышь, а иные — с крупную кошку. У них длинные крысиные носы, а у некоторых видов — еще и а длинные голые крысиные хвосты; но стоит лишь единожды увидеть, как опоссум лезет на дерево — и сразу поймешь, насколько выигрывает его хвост перед крысиным. Создается впечатление, будто хвост опоссума живет своей независимой жизнью — извиваясь и сворачиваясь кольцами, он цепляется за ветки с такой силой, что в случае необходимости животное может на нем повиснуть.
В Гвиане встречается несколько разновидностей опоссумов под общим названием увари. Самый распространенный из них — опоссум Didelphys, на которого все гвианцы поглядывают с отвращением. Он приспосабливается к изменчивым условиям окружающей среды с той же легкостью, что и обыкновенная домовая крыса, и чувствует себя на задворках Джорджтауна ничуть не хуже, чем где-нибудь в лесной глуши. В частности, он блестяще освоился с ролью санитара городских дворов и окраин, и не осталось, видимо, ни одного мусорного ведра, которое не было бы им тщательно обыскано. В поисках пищи он подчас заглядывает даже в жилища, тревожа покой благонравных обывателей Джорджтауна, а уж владельцы домашней птицы и вовсе караул кричат. Привычка совершать разбойничьи налеты на птичьи дворы больше чем любые другие его повадки стяжала ему ненависть местного населения. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», — так, очевидно, рассуждает этот крупный зверь со свирепым характером. В Джорджтауне мне рассказывали массу историй об извращенных вкусах этого создания и варварских набегах на невинных цыплят; но в результате я только проникся уважением к животному, которого отовсюду гонят, всячески преследуют и истребляют, а оно, вопреки всем невзгодам, умудряется не только выжить, но и, назло обидчикам, продолжает свой разбойничий образ жизни в городе.
Возвратившись в Эдвенчер, я расспросил у местных охотников относительно опоссума Didelphys. Когда сказал им, что собираюсь купить несколько экземпляров этих презренных тварей, они вытаращили на меня глаза как на сумасшедшего. Примерно такой же была бы реакция простого английского фермера, если какой-нибудь заморский гость проявил бы неподдельный интерес к обыкновенной Домовой крысе, да еще выразил готовность купить несколько штук. Но бизнес есть бизнес, и если уж нашелся такой идиот, что готов платить деньги за увари (представьте себе, за увари!), то уж охотники своего не упустят, и раз уж Господь посылает им покупателя животных, то будьте уверены, они еще обдерут простака как липку!
Первых опоссумов нам принесли в одно прекрасное утро. Боб и Айвен отправились прогуляться по берегам каналов, а заодно посмотреть, каких там можно половить рыб и лягушек, а я остался дома чистить клетки и кормить всю нашу многочисленную ораву животных. Пришел охотник с тремя опоссумами в мешке и стал пространно объяснять, сопровождая свою речь оживленной пантомимой, с каким величайшим риском для жизни он поймал их накануне ночью в курятнике. Заглянув в мешок, я увидел там большую шевелящуюся груду желто-бурого меха, которая выла и фыркала по-кошачьи. Я решил проявить осторожность и не вынимать животных, пока я не приготовлю для них клетки, и велел охотнику зайти за вознаграждением вечером. Затем я засел за работу и смастерил из деревянного ящика неплохую клеть для опоссумов. Тем временем в мешке воцарилась гнетущая тишина, время от времени прерываемая лишь каким-то странным, зловещим похрустыванием. Только я завершил работу и уже натягивал пару рукавиц из толстенной кожи, собираясь пересадить опоссумов в новое жилище, как вернулись Боб и Айвен.
— Вот это да! — гордо сказал я. — Посмотрите-ка, что я приобрел!
— Надеюсь, не новую анаконду? — спросил Боб.
— Нет, нет. Трех увари.
— Увари, сэр? — спросил Айвен, глядя в мешок. — Как, Я все три в одном мешке?
— Ну да, а что? Их нельзя держать в мешке?
— Видите ли, сэр, их нельзя держать вместе. Как бы они там не перегрызлись! Знаете, сэр, у этих животных весьма дурной нрав, — траурным тоном произнес Айвен.
— Да что ты! — самоуверенно сказал я. — Они вовсе не грызлись! Они вели себя как образцовые пай-детки!
Мое заявление не развеяло скептицизма Айвена, и я поспешно развязал мешок. Присмотревшись к желто-бурой груде, я увидел такое, что у меня ноги стали подкашиваться. Сам виноват, нельзя было так беспечно оставлять их в мешке! Рассвирепев от неволи, два более крупных опоссума развлеклись тем, что отгрызли голову у своего меньшего собрата, и к моменту, когда я развязал мешок, каннибальская оргия была в самом разгаре. Эх, на пир попасть не худо, но отнюдь не в виде блюда! Нам, конечно, удалось водворить победителей в клетку, но видели бы вы, как они сопротивлялись! Еще бы, только-только вошли во вкус, а их насильственно отрывают от еды! Они яростно бросались на нас, вопили и шипели, разинув зубастые пасти, и всячески усложняли нам задачу, обвивая своими цепкими хвостами, наподобие плюща, все, до чего могли дотянуться. Когда же мы в конце концов впихнули этих кровожадных чудовищ в клетку, мне ничего не оставалось, как бросить им объедки — и всю ночь из клетки доносилось довольное чавканье и шипение. Когда на следующее Утро я пошел их проведать, они с угрожающим видом кружили друг возле друга, а потому, чтобы предотвратить сокращение моей коллекции опоссумов до единственного экземпляра, я разгородил клетку прочной доской — не разгрызете!