Три билета до Эдвенчер
Шрифт:
Глава четвертая
Про здоровенную рыбину и черепашьи яйца
Южная часть Британской Гвианы представляет собою клиновидную удлиненную территорию, ограниченную с двух сторон великими лесами Бразилии, а с третьей стороны — столь же величественными и густыми лесами Суринама. Значительную часть из сорока тысяч квадратных миль этой удивительной земли составляют гвианские саванны — лес уступает здесь место холмистой травяной равнине, по которой кое-где рассыпались кустарники. Одна из наиболее значительных среди этих зеленых равнин — саванна Рупунуни площадью около пяти тысяч квадратных миль. Туда-то мы с Бобом и решили направить свои стопы по возвращении из Эдвенчер — ведь в заросших травами саваннах водится немало таких видов животных, которые не встречаются в лесистых местностях.
Наш отъезд в Рупунуни происходил в величайшей суматохе. Я решил остановиться, если будет такая возможность, у некоего Тайни Мак-Турка, владельца ранчо в Каранамбо, в самом сердце саванны. Мы отправились в кон-нору авиакомпании «Гвиана Эйрлайнз» справиться насчет рейсов на Каранамбо, так как легче всего попасть в глубинные территории Гвианы воздушным путем. Можно, конечно, путешествовать посуху или в каноэ, но тогда дорога до места назначения растянется на несколько недель. Как ни заманчиво подобное путешествие, на него у нас попросту не было столько времени. К своему ужасу, мы обнаружили, что рейс на Каранамбо бывает лишь раз в две недели, а ближайший вылет как раз завтра. Таким образом, у нас оставалось на все про все — упаковку багажа, переговоры с Мак-Турком и еще кучу самых разных дел — двадцать четыре часа. Но делать нечего — мы купили билеты, и целые сутки крутились словно белки в колесе. Я пробовал дозвониться до Мак-Турка, чтобы сообщить ему о нашем прибытии, но там никто не брал трубку. Остаток дня мы тщательно комплектовали багаж самым необходимым, стараясь, чтобы он не превысил вес, разрешенный авиакомпанией. Как и всегда в подобных случаях, не было отбою от доброжелателей — уж что-что, а надавать тысячу полезных советов рад каждый, считая себя лучшим знатоком положения вещей. Ну зачем, уверяли меня, брать на Рупунуни лишнее? Мол, там, посреди саванны, у кого угодно без труда достанешь все, что надо: и гвозди, и проволочную сетку, и даже ящики, чтобы смастерить из них клетки! Ну я, простофиля, развесил уши да так и отправился налегке.
Попутчики наши составили весьма разношерстную компанию. Тут был молодой английский священник с супругой; у него была огромная собака сомнительной породы и подозрительного нрава. С нами летели также молодой индеец, не перестававший одаривать застенчивыми улыбками всех и каждого, и, наконец, тучный индус со своею дражайшей половиной. Все мы вытащили багаж на летное поле и терпеливо ждали команды к посадке. Особенно унылый вид был у Боба, которого успело укачать еще на земле — я наблюдал, как его лицо, пока мы тряслись от Джорджтауна к аэродрому, становилось все белее и белее. Теперь он сидел, уткнув голову в колени, и тихонько постанывал — едва ли он предвкушал удовольствие от воздушного путешествия.
Но вот разрешили посадку. Мы кое-как вскарабкались в самолет и втиснулись в похожие на черпаки кресла, стоявшие по сторонам, а любимая собака священника заняла собою чуть ли не весь проход. Закрылись двери — и вся машина затряслась, а слова потонули в реве моторов. Боб бросил мне безмолвный взгляд, откинулся на спинку кресла и сомкнул глаза. Да разве тут уснешь! Пилот был преисполнен решимости как следует прогреть моторы. Рев двигателей напоминал вой мертвецов, пробудившихся от последнего покоя! Самолет ходил ходуном, хоть и не двигался с места, так что в нем, наверное, не осталось ни одного неразболтанного винтика или гайки. Но вот мы портились по растянувшейся чуть ли не на целые мили взлетной полосе, и снова остановились. Моторы, набрав беленые обороты, опять завыли, ровно ведьмы; мы дрожали и тряслись, будто сидели не в самолетных креслах, а в зубоврачебных — в ожидании, когда начнут сверлить этим жутким сверлом зубы! Лицо Боба приняло теперь нежный желтоватый оттенок слоновой кости. Самолет еще раз рванулся вперед — и взлетел. Мы дали круг над взлетной полосой и взяли курс на восток.
Внизу под нами расстилался лес, являя глазу тысячи различных оттенков зеленого цвета; с высоты он казался плотным и кудрявым, словно ковер из зеленого каракуля. То здесь, то там в зеленую кипень вплеталась затейливым узором серебристая нить реки, а иной раз посреди гущи зелени в лучах солнца вспыхивал ярким белым пятном песчаный островок. Потом наша воздушная колымага нырнула в летучую гряду облаков, скрывшую от нашего глаза красоты пейзажа; только мы из нее вышли, как тут же попали в другую. Как раз в это время началась череда воздушных ям. Порою самолет столь неожиданно бросался камнем на сотни футов вниз, что душа уходила в пятки. Неудивительно, что от подобных передряг физиономия Боба сделалась цвета зеленой яшмы, а тут еще батюшкина псина, сев на задние лапы, положила Бобу на колени огромную слюнявую морду, ожидая, что ее приласкают и утешат. Какое там! Боб молча отпихнул ее, не открывая глаз. Юный индеец уже перестал одаривать улыбками всех и каждого — он, тише воды, ниже травы, забился в кресло, прикрыв лицо большим носовым платком. Вид у него был потерянный.
Зато другой индеец — привыкший ко всему стюарт, в обязанности коего, помимо раздачи гигиенических пакетов пассажирам, входили также погрузка и разгрузка воздушного судна — блаженно растянулся на мешках с почтой, читая газету. Мало того, он еще закурил сигарету и стал овевать нас клубами ядовитого, зловонного дыма. Жена священника попыталась завести разговор с Бобом — как мне казалось, скорее из желания отвлечься от воздушных ям, нежели из стремления помочь ближнему.
— Вы в Каранамбо или Боа-Виста?
— В Каранамбо.
— Правда? И надолго вы задержитесь в Рупунуни?
— Всего на две недели. Мы занимаемся ловлей животных.
— Вот это да! Теперь я знаю, кто вы! Ваши фотографии были помещены в «Кроникл» на прошлой неделе. Отлично помню — вы там были сняты с какой-то змеей в руках.
При слове «змея» Боб скорчил жалкое подобие улыбки — он был явно задет за живое. Тут самолет опять бросило к земле, и Боб резко выпрямился и устремил умоляющий взгляд на стюарта. По-видимому, благодаря долгой практике у этого человека выработалась способность читать мысли пассажиров. Не говоря ни слова, он быстро слез с груды почтовых мешков, откуда-то извлек большую заржавленную жестянку — она заменяла гигиенический пакет — и изысканным жестом вручил ее Бобу. Тот уткнулся в нее лицом и так застыл. Тут, очевидно, сработал могучий фактор самовнушения — вскоре дурному примеру Боба последовала жена священника, а за нею и все остальные пассажиры, за исключением самого отца церкви и меня.
Выглянув в иллюминатор, я заметил, что густой зеленый ковер леса начинает расползаться на отдельные рощицы, разделенные травянистыми лужайками. Вскоре мы уже летели над настоящей саванной. Лес уступил место растянувшейся на многие мили холмистой, заросшей травою равнине с редкими, растущими вразброс кустарниками да немногочисленными озерцами, спрятавшимися во впадинах. Делая круг за кругом, самолет снижался над площадкой, которая казалась чуть ровнее простиравшейся вокруг саванны — очевидно, мы шли на посадку.
— Похоже, прилетели, — сказал я Бобу.
Он неохотно оторвал лицо от жестянки и бросил взгляд в иллюминатор.
— Не болтай глупости, — буркнул он. — Где тут можно приземлиться?
Как раз в этот момент самолет мягко сел в траву, покатился, плавно сбрасывая скорость, и застыл на месте. Еще мгновение покачались лопасти винтов, пару раз тихонько чихнули моторы… Все! Стюард, он же по совместительству грузчик, распахнул двери, и в салон ворвался теплый благоуханный ветерок. Все вокруг, казалось, почив благодатной безмолвной тишине. Самолет окружила кучка индейцев — на фоне пустынной саванны они казались неким монгольским племенем, неведомо каким ветром занесенным сюда из степей Центральной Азии. Вероятно, это были единственные люди на двести миль окрест. Все остальное — бескрайние просторы колышущейся травы, то там, то здесь вспыхивающей серебром от ласкового прикосновения ветерка. Единственным признаком человеческого жилья являлась стоявшая в сотне ярдов поодаль хижина на сваях — просто крыша из пальмовых листьев на четырех столбах без стен. Но под навесом была манящая тень, так что мы отправились туда и устроились отдохнуть.
— Так ты уверен, что это Каранамбо? — спросил Боб.
— Так объяснял хозяин нашей крылатой колымаги.
— Н-да, не слишком перенаселенное местечко, — сказал Боб, окидывая взглядом группу индейцев.
Примерно в полумиле справа от нас посреди саванны тянулась бровка запыленного зеленого леса. Из этой полоски неожиданно возникло некое странное авто. Прыгая и временами скрываясь в высокой траве, оно мчалось навстречу нам, а за ним тянулось огромное облако рыжей пыли. Авто подкатило к хижине, где мы сидели. Из него вышел стройный, опаленный солнцем человек и двинулся к нам.