ТРИ БРАТА
Шрифт:
– Будем действовать осторожно, – обещал Михель. – Конечно, надо держать язык за зубами. Кой-кому можно сказать, что хотим помочь беднякам, больным или пострадавшим от пожара. Имена можно придумать. Для кого и для чего мы собираем продукты, должны знать только те, кто собрался здесь. Только мы должны знать, зачем приехал сюда Давид.
– Ты прав, Михель, – оживился Гдалья. – Что-нибудь придумаем, как объяснить сборы пожертвований. Мне кажется, можно будет привлечь и богатеев к этому делу. Посудите сами, что мы можем собрать среди наших бедняков, когда у них самих ничего нет. А вот Юдель Пейтрах, если попросить его помочь человеку в беде, может дать столько, сколько все бедняки вместе.
– Юдель поможет тебе… Держи карман пошире! – раздался насмешливый голос.
– Конечно, поможет! – совершенно серьезно сказал Михель. – Пудов пять даст, если будет знать, что обратно получит шесть!
– Да ну их к лешему, богатеев с их милостями! – воскликнул Давид. – Нам бедняцкая копейка дороже их рубля, потому что она от своего брата хлебороба. Главное – собрать продукты побыстрее и тут же доставить их в город. Подводы, надеюсь, найдем?
– Найдем! Обязательно найдем! – отозвался Михель. – Кто откажется дать свою лошадь на такое дело? Я думаю, что нам, бедным хлеборобам, эти рабочие забастовки тоже могут быть на пользу. Если рабочий люд крепко нажмет на своих хозяев, то и у наших богатеев пузо затрясется. Помните, как было в девятьсот пятом году? Здорово их тогда потрепали. Присмирели, хвосты поджали…
– Да что тут долго толковать? – сказал Рахмиэл. – Пойдем по домам и всякому, кто отзовется на наше святое дело, надо будет сказать: «Несите, ну, скажем, хотя бы к нам, к Беру Донде, или к кому-нибудь другому».
– Самое подходящее место у вас, – сказал Гдалья.
– Тогда мы с Фрейдой останемся здесь и будем принимать продукты, – предложил Бер.
Первым поднялся с места Борух Зюзин, за ним Гдалья Рейчук, Михель Махлин и остальные гости.
– В добрый путь! – напутствовал их Бер, подняв руки, словно для благословения. – Да пошлет вам господь Удачу!
– Аминь! – послышалось в ответ.
На следующий день с раннего утра в хату Бера Донды потянулись мужчины и женщины, старики и молодые. Они несли кульки, узелки с мукой, с картофелем, с фасолью, с пшеном и яйцами. К полудню весь стол был уставлен пожертвованиями хлеборобов Садаева.
Давид предложил Беру и сестре не держать эти продукты на виду, а спрятать где-нибудь в укромном месте.
– Не ровен час, – говорил он, – заглянет в хату чужой глаз, пойдут разговоры и толки… Чего доброго, дойдет слух до шульца, а то еще и до урядника, тогда беды не оберешься.
– К нам чужие не ходят, все свои, – заверил его Бер. И все же по настоянию Давида он вместе с Фрейдой стал перетаскивать продукты на чердак.
К вечеру Давид вышел на улицу. По дороге ему встречались то Михель Махлин, то Гдалья, то рыжебородый Борух. Давиду отрадно было смотреть, как они, возбужденные, хлопотливо шмыгали из дома в дом. «На таких можно положиться, – подумал он. – Последний кусок хлеба от себя оторвут, а забастовщикам помогут!»
Появление на улице Давида, которого уже несколько лет никто не видел в Садаеве, вызвало среди тех, кто не знал действительной цели его приезда, всевозможные толки и пересуды.
– Чего ради он покинул город и вернулся в степь? Что он тут не видел? – сказала соседка семьи Кабо, которая помнила Давида еще мальчишкой.
– Чего тут удивляться, – ответила ей другая женщина. – Просто потянуло человека домой, стосковался по родным местам, по близким людям.
– Да кто у него тут есть, кроме сестры? – отозвалась бывшая соседка. – Говорят, что он в городе немного подзаработал и хочет обзавестись семьей.
Из хаты в хату поползли слухи. Они взбудоражили многих женщин, у которых были взрослые дочери. Нашлись любопытные, которые не поленились и пошли в дом Бера, чтобы выпытать у старика и у Фрейды, зачем приехал Давид.
– Как зачем? – с удивлением спросила Фрейда. – Приехал повидаться, погостить.
– А то говорят…
– Что говорят? Ну что?
Но вдруг в Садаеве приключилось необычное происшествие. Оно потрясло всех. На каждом шагу стар и млад говорили теперь только об этом.
А дело было так.
Спустя несколько дней после приезда Давида в Садаево шульц вывесил на стене приказа список колонистов, за которыми числятся недоимки. Рядом с этими списками появилась огромная белая бумага, на которой большими печатными еврейскими буквами было написано: «Не платите податей за хозяина! Хватит драть с вас по три шкуры!»
По всему Садаеву пополз злорадный шепот:
– Под носом у шульца в самом приказе подложили ему такую свинью! Пусть почешется! Ловко сделано, ха-ха-ха! Пусть он знает, лиходей, что все его проделки мы раскусили! Богатеи будут пользоваться нашей землей, а мы будем подати платить! Слыханное ли это дело?
– Хочешь быть хозяином на своей земле – плати! Не хочешь или не можешь платить – отдавай другому! – заступился кто-то за шульца.
На улице и в синагоге собирались люди, горячо обсуждали происшествие, бранили и всячески поносили шульца за подати, за штрафы и за всевозможные поборы, которые взыскиваются с народа. Люди изощрялись в догадках, кто бы мог наклеить на стене приказа такую бумажку с такой дерзкой надписью. После долгих споров пришли к заключению, что это мог сделать только свой человек.
Танхум Донда шнырял по улицам и дворам, прислушивался к разговорам и доносил шульцу, кто что говорил. Он из кожи лез вон, чтобы угодить начальству, питая надежду, что тот заступится за него, если раскроется дело с конокрадом.
Беспокойство вызывал в нем Рахмиэл. Танхуму казалось, что, когда он застукал вора в погребе и сорвал с него шапку, брат все видел. Теперь, зайдя к Рахмиэлу, он старался обиняком навести того на разговор об этом, но брат безучастно молчал. Что только ни делал Танхум: он льстил брату, уверял, что, как только станет на ноги, поможет ему, но так и не вызвал на откровение Рахмиэла.
Заметив, что в хату отца стали заглядывать люди, Танхум понял, что они не зря сюда наведываются. Их, видимо, интересовал Давид.
Еще будучи мальчишкой, Танхум ловко обманывал детей, с которыми играл, выманивая у них разные вещи. С Давидом он не позволял себе хитрить. Его он боялся.
Как-то вечером, зайдя в хату отца, Танхум заговорил с Давидом о местных новостях. Уж очень ему хотелось прощупать его мнение обо всем. Но Давид сразу же оборвал его:
– Слыхал уже!
– Как ты думаешь, кто бы мог подсунуть в приказ эту бумажку с надписью? – с невинным видом спросил Танхум. – Шульц говорит, что с тех пор, как он шульц, такого еще не бывало.