ТРИ БРАТА
Шрифт:
– Почему вы так думаете? Я сейчас же пойду к ним и выясню, в чем дело, – ответила сваха.
Накинув платок, она побежала к соседу. Спустя некоторое время она позвала Танхума, велела ему посидеть в передней, а сама зашла в комнату, В комнате слышался оживленный разговор. Танхум прислушался. Говорила сваха:
– Я знаю его родственников. Он из честной, порядочной семьи. Чего же тут волынить? Давайте сегодня же устроим помолвку, а спустя несколько дней сыграем свадьбу. Жених правильно говорит, нельзя терять время, пора выезжать в степь…
В
Свадьба была отпразднована без особой торжественности. Вечером совершили обряд венчания, и все сели за ужин. Из родни жениха не было никого.
– Если будет все хорошо, мы их дома соберем, повеселимся, – оправдывался Танхум, – а сейчас пахота и сев, зачем отрывать их от работы?
Когда гости разошлись, Танхум пошел в конюшню накормить лошадей, а молодой жене наказал собираться в дорогу. Он велел ей упаковывать все, что попадется под руку
– Пригодится, – говорил он, – в хозяйстве все может пригодиться.
Отец сердился, ворчал, иногда отбирал кое-что из того, что прихватил зять. Но того это не смущало.
Когда бричка была доверху нагружена домашними пожитками, Танхум попрощался с тестем, усадил жену на передок, сел рядом с нею и стегнул лошадей. Ехал он быстро, словно за ним кто-то гнался. Время от времени он поглядывал на поля и, замечая черные пятна свежевспаханной земли, недовольно морщился.
– Видишь, люди пашут вовсю! – с упреком обращался он к молодой жене, показывая на поля. – Каждый день теперь на вес золота…
Свадьба у Заве-Лейба была тихая, без музыкантов. Во дворе Бера Донды поставили венчальный балдахин. Жених, как положено по обычаю, семь раз обошел вокруг невесты, надел ей обручальное кольцо, отпил глоток вина из кубка. Потом невеста поплакала немного. Бер, Рахмиэл, Фрейда, жених с невестой и собравшиеся гости зашли в хату, уселись за скромный свадебный стол, выпили немного вина и разошлись по домам.
Жена Заве-Лейба – Хевед, которую он привез из соседней колонии, была высокая, здоровая, с мясистыми, толстыми губами.
После свадьбы молодожены перебрались в свою хатенку, перестроенную из сарая, купленного у Гдальи Рейчука. Хевед тут же отправилась к отцу за коровой, которая была обещана Заве-Лейбу в приданое. Увидев ее, Заве-Лейб рассердился и начал ругать жену:
– Надула ты меня! Обещали дать корову, а какая же это, с позволения сказать, корова, когда у нее только три соска?… Корову они мне дали, чтобы ей околеть! До самой свадьбы не дали даже поглядеть на нее. Обманул меня твой отец, как цыган на ярмарке.
Чем больше горячился Заве-Лейб, чем свирепее нападал он на жену, тем нежнее становилась она к нему, стараясь смягчить его негодование. Но это не помогло, он никак не мог простить такое.
– Ну, чего раскричался?
– Откуда ты знаешь, что она стельная?
– Первый год, что ли, она у нас! – ластясь к мужу, уверяла Хевед. – Каждый год она приносит теленка. Двух телок мы уже выкормили от нее.
– Помни же, что ты мне сказала! – угрожающе предупредил Заве-Лейб. Он уже жалел, что не попросил у тестя в приданое лошадь вместо коровы.
«Черт бы его не взял, – подумал Заве-Лейб, – если бы он дал мне лошадь. У него их две, мог остаться с одной. А почему у него должно быть две лошади, а у меня ни одной? Дочь его я взял на свои плечи, с него обуза долой? Ничего, мог бы мне дать одну лошадку… Тогда бы я мог хоть сейчас сговориться с кем-нибудь, и мы бы вместе вспахали десятину-другую и посеяли бы немного пшеницы. А теперь что мне делать? Разве только пойти на поклон к богатеям и попросить у них помощи…»
Как только началась осенняя пахота, Заве-Лейб пошел к зажиточным хозяевам:
– Вспашите мне хоть сколько-нибудь землицы, я в долгу не останусь, отплачу своим трудом за одолжение…
Домой вернулся он возмущенный, сердитый.
– Чтобы сгорели они, эти проклятые богатеи! У них все, а другой пусть с голоду подохнет… Ничего, Хевед, как-нибудь обойдемся без их помощи. Сами впряжемся в плуг вместе с коровой и вспашем землю… Не пойду больше клянчить у них, у этих мироедов, чтобы их всех чума передушила!
Хевед с болью в душе глядела на измученное, суровое лицо мужа. Подойдя к нему, она ласково сказала:
– Не огорчайся, как-нибудь вспашем.
– Надо, чтобы корова наша хорошенько попаслась и набралась бы сил.
– Что-то корова наша вчера вечером плохо ела, – взволнованно заявила Хевед.
Она не решилась сказать мужу, что вчера вечером корова дала мало молока, боясь, как бы он опять не накинулся на нее с упреками.
Хевед вчера весь день места себе не находила: все думала, что случилось с их коровой, почему она почти перестала давать молоко. Может, она, упаси господи, и в самом деле захворала? Ночью Хевед несколько раз выходила во двор и осматривала корову: ощупывала шею, живот, приникала ухом к ее бокам. Корова уныло глядела на хозяйку. А Хевед все еще не могла решить, действительно корова заболела или ей только так кажется.
На следующий день рано утром Заве-Лейб ушел к соседу за плугом. Хевед принесла корове свежей травы, но та только понюхала ее, есть не стала.
«Она больна, моя коровушка», – поняла наконец Хевед и твердо решила не говорить об этом мужу.
Заве-Лейб притащил откуда-то деревянный плуг прадедовских времен, давно вышедший из употребления, впряг в него корову. Привязав к плугу веревку, Заве-Лейб хотел тоже впрячься, но Хевед этого не допустила. – Дай, я сама пойду с ней в упряжке, – настаивала она.