ТРИ БРАТА
Шрифт:
– Да разве он только ко мне приходит? – отбивалась та. – Нет, папа, я вижу, что ты хочешь от меня избавиться.
– Упаси бог, – замахал на дочку обеими руками Борух, – но сколько можно, доченька, выбирать? Гдалья свой человек, мы его знаем, чем он не жених?
Гинда отмалчивалась.
…Гдалья все чаще стал появляться у Зюзиных, Борух ласково привечал его и, провожая, не раз давал ему понять, что он желанный гость в этом доме.
И Гинда понемногу стала привыкать к своему настойчивому поклоннику, с большим доверием разговаривала с; ним, все больше уделяла ему внимания. Даже улыбка иногда озаряла ее хмурое
– Дети, а что, если мы сегодня поздравим вас? Гинда смущенно взглянула на отца и опустила голову.
На лице Гдальи расцвела счастливая улыбка. Чокнувшись с Гиндой и со своим будущим тестем, он радостно провозгласил:
– Мазлтов 9 !
Они выпили вино и поздравили друг друга. Так Гдалья с Гиндой стали женихом и невестой.
А через три недели, когда Борух, продав кое-что, собрал немного денег, он пригласил свою и Гдальину родню, справил дочкину свадьбу.
9
Мазлтов – поздравляю.
Через несколько дней Давид снова появился в Садаеве. Он переночевал у сестры и на следующее утро чуть свет отправился в соседние еврейские колонии, где у него были друзья, и с их помощью собрал кое-какое продовольствие для бастующих рабочих. Бодрый и радостный возвращался Давид домой. Как всегда, он шел не спеша, оглядываясь по сторонам, мурлыча какую-то песенку.
Кровавым багрянцем разлились по краю неба лучи заходящего солнца, опускавшегося все ниже и ниже. Темно-серые облака плыли по хмурому, осеннему небу, обгоняя друг друга и сливаясь в густую тучу. На краю Садаева, там, где кончаются картофельные огороды, тихо колыхались воды в ставке, отражая то полосы темно-серого цвета, то зарево заката. Уныло квакали лягушки. Влажный осений ветер носился по степному простору, тоскливо завывал в печных трубах и напоминал о надвигающихся вьюгах-метелицах.
Вечерние сумерки уже окутали Садаево. Женщины суетливо бегали по двору, хлопотали по хозяйству, спешили дотемна подоить коров, напоить телят, загнать кур в курятники. Издали доносился скрип колодцев: доставали воду для скота. Хозяева сновали по своим дворам, занося на ночь корм скоту.
Подойдя к хате старого Бера, Давид заглянул в окно. За столом, тускло освещенным светом лампы, сидели Бер Донда и Фрейда и ужинали.
«Рахмиэл и Заве-Лейб, видать, заночевали в степи», – решил он.
Не заходя в хату, Давид отправился в степь. По его расчетам, они должны были пахать недалеко отсюда, на участке Бера Донды, арендуемом Юделем. Если их там не будет, он вернется домой.
Еще издали Давид заметил потухающий костер. Подойдя поближе, он увидел Рахмиэла, задумчиво сидящего у костра. В котелке на треножнике варился ужин. Услышав шорох шагов, Рахмиэл обернулся.
– Ах, Додя! Наконец-то! Где ты был? Мы с нетерпением ждем тебя.
– А что?
– Надо же в город отправить продукты.
– За этим я, собственно, и приехал. Надо только
– Постараемся! Об этом не беспокойся.
Рахмиэл подбросил в костер охапку сухого курая. Потрескивая, он быстро воспламенился. Яркие языки пламени поднялись вверх. Как бабочки на огонь, стали сходиться к костру люди, пахавшие поблизости и оставшиеся на ночь в степи. Поздоровавшись с Давидом, они усаживались вокруг костра, закуривали, пекли в золе картошку, беседовали, спорили, перебивая друг друга.
Больше всего толковали о богатых хозяевах, о том, почему одним везет, а другие прозябают.
– Деньги что голуби, – отозвался кто-то, – где обживутся, там и ведутся.
– А почему же они у меня не обжились? – спросил Гдалья.
– Надо знать, как их привлечь, заманить, – сказал Михель, – в этом и. весь секрет.
– Это бабские сказки! – вмешался в разговор Борух. – Мне кажется, что человек наживает добро только тяжелым трудом, недоедает, недосыпает и постепенно откладывает копейку за копейкой. А когда скопит немного денег, покупает лошадку, коровушку… Если, конечно, повезет и бог даст хороший урожай раз-другой. Вот так и становятся хозяевами…
– Бог помогает не всем и чаще не тем, кто заслуживает, – отозвался Гдалья. – Разве Рахмиэл и Заве-Лейб трудятся меньше Танхума? Вот Танхуму повезло… быстро обзавелся хозяйством, а его братья горе мыкают. А что имеет бог к Рахмиэлу и Заве-Лейбу? Разве они кого-то обидели или присвоили себе что-нибудь чужое?
– А мы что? Разве я, Гдалья, Михель и еще такие, как мы, кого-нибудь обидели? Мы, слава богу, тоже ни у кого ничего не забрали, работаем как волы и не вылезаем из нужды, – сказал Борух.
– От работы устанешь, а богат не станешь, – заметил Давид, – а кто много спит, тот, слава богу, сыт.
– Богатому не спится, богатый вора боится, – пошутил кто-то из сидящих у костра.
– Богатый сам не спит и своему батраку спать не дает, – вмешался в разговор молчавший до сих пор Рахмиэл. – Весь день работай на него, а по ночам его же добро сторожи!
– А что вы скажете о проделке, которую разыграли с шульцем? – усмехнувшись, спросил Гдалья. – Под самым носом вывесили бумажку. Как там было написано?
– «Не платите податей за хозяина, – напомнил Борух. – Хватит ему драть с вас по три шкуры!» Дай бог здоровья этому смельчаку, который вывесил эту бумажку. У нас еще такого не бывало…
Давид внимательно выслушал все, о чем говорили вокруг костра, и приглушенным голосом сказал: – Вы спрашиваете, откуда у нас берутся бедняки? А вот откуда: шульц накладывает непосильные подати на бедняка… Чтобы уплатить их, приходится ему продать последнюю лошадку, единственную коровушку, земля его попадает к зажиточному хозяину, и ему же приходится идти к нему батрачить.
– Совершенно верно, – поддержал Давида сидевший возле него старичок, – я сам слышал, как Юдель Пейтрах пришел уговаривать шульца пустить с торгов земли Бера Донды. «Уплатить подати Бер все равно не может», – сказал Юдель. А у шульца башка варит. Он-то уж знает, как сделать, чтобы земля реб Бера оказалась в руках Юделя или другого хозяина.
– Мы ноги переломаем тому, кто посмеет полезть на нашу землю! – крикнул Заве-Лейб. – Голову снимем, кто только притронется к ней!
– Если молчать будем, богатеи нас совсем задавят, – отозвался Михель.