ТРИ БРАТА
Шрифт:
Танхум не ел, а глотал пищу, почти не разжевывая. Торопливо расправился с яичницей и принялся жадно пить молоко прямо из кринки.
Пока Танхум ужинал, Нехама приготовила ему на диване постель.
– Устал, верно, с дороги, иди ложись, – предложила опа мужу.
– Ясное дело, устал.
Войдя в спальню, Танхум обнял жену за плечи.
– Ложись здесь, – сказала Нехама, показывая на диван.
– Почему? – изумленно уставился на жену Танхум. Он снова попытался ее обнять, но Нехама опять увернулась и отрезала:
– Прекрати!…
– Да
– Я себя плохо чувствую. Разве сам не видишь? – холодно бросила Нехама.
Танхум был вне себя. Что это значит? Он столько верст прошел пешком, рвался к жене, стосковавшись по женской ласке, а тут на тебе – прогоняют. Нет, что-то не так! Самые странные мысли приходили ему на ум. Он прилег на диван, но уснуть не мог.
– Нехама! – позвал он. Она не откликнулась.
– Да что с тобой? Уж не заболела ты? – встревожился Танхум и, встав с дивана, подошел к Нехаминой кровати. – Может, помочь надо. Дать тебе что-нибудь?
– Ничего не нужно, только не трогай меня, – с досадой ответила Нехама, и обескураженный Танхум вернулся на свою постель. Долго ворочался с боку на бок, пока усталость не сморила его и он не забылся тяжелым сном.
Айзик встал с первыми петухами, вышел задать корм коровам и напоить их. Но как ни рано он поднялся, Танхум опередил его. Увидев во дворе хозяина, Айзик поздоровался с ним и как ни в чем не бывало принялся за дело. Танхум шел за ним по пятам и придирчиво присматривался к тому, как он набирает мякину, не просыпает ли ее по дороге из клуни в хлев, приготовлена ли мешанка, чисто ли прибрано в стойлах.
Наконец не выдержал, злобно бросил:
– Ты, как я вижу, стал тут настоящим хозяином.
– Что такое? Не понимаю… – Айзик и правда не понимал, что нужно от него хозяину.
– Мог бы меня спросить, как задавать корм скоту. Пока, что я здесь хозяин. С этого дня ты будешь делать все так, как я тебе прикажу.
Айзик сразу понял, что ничего хорошего от хозяина ему не приходится ждать.
«Неужели хозяин узнал о моей связи с Нехамой? – мелькнуло у него в голове. – Но как он мог узнать об этом, если явился поздно ночью? Надо поскорее уносить ноги. Но куда податься? И как расстаться с Нехамой?»
Обуреваемый тревожными мыслями, Айзик быстро управился в хлеву и чуть ли не бегом бросился к ревкому. Еще издали увидел возле ревкома толпу людей.
Айзик вошел в большую комнату, где за столом сидели Рахмиэл, Гдалья и еще какие-то незнакомые Айзику люди. Один из них, черноволосый и коренастый дядька, что-то писал:
– А вот и Прицкер явился, – сказал Рахмиэл. Айзик подошел к нему,
– Вы звали меня?
– Да. Посиди пока…
Айзик сел в уголок. И тут люди, толпившиеся у входа в ревком, ввалились в комнату и расселись где придется – на скамьях, на подоконниках, а кто и прямо на полу. Когда все немного успокоились, вперед вышел Давид.
– Товарищи!
– Дайте мне винтовку!
– Мне тоже!
– И мне, и мне! – наперебой кричали собравшиеся. Айзик молча сидел в своем углу, наблюдая за тем, как комбедовцы разбирали винтовки.
«Что мне думать? – говорил он себе. – Я не знал, куда идти, что делать. А тут я буду со всеми…»
И Айзик твердым шагом двинулся к груде винтовок.
Вот-вот дадут приказ двинуться в поход. Надо забежать домой – попрощаться с Нехамой и теткой. Как же не попрощаться с дорогими ему людьми? Да и покрасоваться перед ними с винтовкой за плечами хочется! А Танхум? Танхум пусть трясется от страха, увидев Айзика вооруженным. Пусть думает, что вчерашний батрак пришел по его душу – арестовать его. А впрочем, черт с ним! Теперь у него нет времени заниматься этим. Он только даст ему почувствовать, что знает, что такое эксплуататор, кровопийца, и больше не позволит считать себя ничтожеством, плевать себе в лицо…
Кейла возилась во дворе, когда Айзик вошел в ворота дома, в котором вот уже несколько месяцев, как нашел приют и ласку.
Тетка, увидев Айзика, кинулась к нему, испуганно спросила:
– Мой дорогой, откуда ты взял винтовку?
– Я пришел попрощаться, тетя, – сказал Айзик, ласково улыбаясь.
– Куда же ты уходишь? На войну? – Кейла горестно заломила руки.
– Да, – кивнул Айзик, – иду драться с белыми.
– На кого же ты меня покидаешь? Куда я денусь, одна-одинешенька на белом свете? – отчаянно заголосила Кейла.
Айзик с глубокой жалостью смотрел на тетку, давно уже заменившую ему умершую мать. Он обнял ее худые, костлявые плечи, начал утешать:
– Нехама не оставит тебя, не даст в обиду. Ну, а если тебе здесь станет невмоготу, она отправит тебя домой.
– А что я там делать буду, одна, без тебя? – спросила Кейла, обратив к племяннику изборожденное морщинами, заплаканное лицо.
– Что поделаешь, тетя. Бог даст, вернусь, и мы снова заживем вместе. А пока надо потерпеть, – ответил ей Айзик.
Из дому вышла Нехама.
– Ой, Айзик! И с ружьем! Смотрите-ка! – удивленно и встревоженно воскликнула она. – Где взял ружье? К чему тебе оно?
– Ухожу на фронт.
– Какой там еще фронт?
– Против белых.
– Почему так вдруг, ни с того ни с сего?
– Что значит ни с того ни с сего? Разве можно ждать, пока они сюда придут?
– Кто?
– Да белые же.
– За этим тебя и вызывали в ревком? – спросила Нехама с щемящей болью в сердце.
– За этим, – согласно кивнул Айзик. – Раз нужно, так нужно.