ТРИ БРАТА
Шрифт:
В синагоге он увидит и своего старого отца, который еще не знает, что сын вернулся. Он, Танхум, попробует попросить у него прощения, скажет отцу: «Я тонул, отец, а ты не подал мне руки, чтобы помочь выбраться… Но велик господь, и вернул он тебе отверженного сына. Так, может быть, ты, отец, сменишь гнев на милость и простишь меня?… И еще скажу тебе, отец: бог пошлет тебе еще одного внука – моя Нехама скоро родит. Покойная мать молилась за меня на том свете, ты молился здесь, и бог послал милость. Приходи, отец, ко мне сегодня на субботнюю
Никогда еще Танхум не был таким кротким, никогда так не смягчалось его сердце. Он готов был подойти к последнему бедняку, пожелать ему «доброй субботы» и даже пригласить к себе на праздничную трапезу.
Но, как нарочно, никто не попадался ему навстречу, да и двор синагоги был совершенно пуст.
– Как видно, уже началось молебствие, – сказал жене Танхум, и Нехама вошла в молитвенный дом. А внимание Танхума привлекла белая голубка с золотистой шейкой, которая сидела на крыше синагоги. Вокруг нее кружил сизый голубь с фиолетовым горлышком.
«Вот ты где, моя пропажа! Изменила мне, негодница», – мысленно выбранил Танхум голубку,
После того как кошка сожрала голубя, голубка улетела к самцу на крышу синагоги, где и свила вместе с ним новое гнездо.
– Кыш, дрянь ты этакая! Не сумела дружка завлечь к себе, в свое гнездо! А разве плохо тебе у меня было? Вот и жили бы у меня, и кормились, и плодились на доброе здоровье. А тут на тебе – улетела незнамо куда! Кыш!
И Танхум хотел было схватить камень и запустить им в голубку, прогнать ее с крыши, но тут голубь взлетел и, увлекая за собой голубку, улетел вместе с нею.
«Ко мне летите, голубки, ко мне!» – произнес про себя заклятье Танхум и, немного успокоившись, вошел в синагогу. Нехама уже сидела на хорах, отведенных для женщин, и молилась. Внизу облаченные в талесы мужчины тоже тихо бормотали субботние молитвы.
Танхум подошел к откупленному им несколько лет назад месту, сел и огляделся.
«Как мало людей сегодня в синагоге, ох как мало, – подумал он. – Почти одни старики… Нет ни Рахмиэла, ни Заве-Лейба, нет ни Гдальи, ни Михеля, нет Шлоймы Чертока и Янкеля Кейлиса».
Неподалеку от своего места Танхум увидел отца. Старик стоял сгорбившись, весь погруженный в молитву. И сколько Танхум ни наблюдал за ним, тот ни разу не оторвал глаз от молитвенника.
Юдель Пейтрах особенно ревностно молился в этот день. Он не пел, а просто вопил у амвона, моля всевышнего, чтобы утвердилась белая власть, чтобы он и другие богатые хозяева беспрепятственно владели землей, как владели ею долгие годы до появления красных. Но тени всех тех, кто не пришел в синагогу, витали над ним и не давали ему, как и Танхуму, покоя в этот субботний день.
«Они где-то дерутся с нашими избавителями, как пить дать дерутся, – думал Танхум. – А что, если они возьмут верх и снова будут тут хозяйничать? Нет, этому не бывать, мы этого не допустим», – утешал он себя.
Задумавшись, он прозевал тот момент, когда синагогальный служка стал продавать приглашение
Богослужение шло своим чередом: мужчины вокруг Танхума нараспев бормотали молитвы, а женщины на хорах плакали, выкладывая богу, каждая на свой лад, свои обиды и горести.
Стали вызывать тех, кто купил право на чтение Торы. Скоро вызвали и Танхума, и тот поспешно взошел на бину – на возвышение, предназначенное для чтения этой молитвы, поцеловал кисти своего талеса, коснулся ими свитка Торы и, запинаясь, глотая слова, а то и целые фразы, кое-как прочел очередной отрывок.
После заключительной молитвы кантор осипшим от долгих песнопений голосом благословил «нового царя» генерала Деникина. Не успел он закончить свое благословение, как Танхум ревностно подхватил: «Аминь! Боже, царя храни! Аминь!»
– Чтобы вас обоих громом разразило – тебя и твоего царя в придачу! – раздался чей-то голос.
Испуганные прихожане поспешили заглушить этот возглас хором славословий: «Да восстанет избранник божий, обитающий на небесах!»
– Провалитесь вы вместе с вашим избранником в тартарары! – раздался другой голос.
Закончив субботние молитвы, Танхум набожно поцеловал молитвенник, снял талес, положил его в шелковый мешочек и поспешно двинулся к выходу, надеясь догнать отца – авось удастся уговорить его прийти к нему, Танхуму, на субботнюю трапезу. Но когда он вышел на улицу, отца уже не было.
Танхум хотел кинуться догонять его, но тут с хоров, где молились женщины, спустилась Нехама. Глаза ее были красны от слез.
– Кого ты ждешь? – спросила она мужа и, не получив ответа, пошла вперед.
Оглянувшись во все стороны и так и не увидев отца, Танхум пошел за ней. А сзади него шли спустившиеся вслед за Нехамой женщины, в числе которых была и Гинда Рейчук.
Со своего места на хорах она видела, как Танхум радостно подпрыгнул, когда кантор благословлял Деникина, слышала возглас Танхума: «Аминь! Боже, царя храни!» – и негодующе сказала соседкам:
– Вы только поглядите, как этот паскудник прыгает козлом от радости! Наши мужья кровь проливают, сражаясь с беляками, а он радуется, что нашелся новый царь на наши головы!
Гинде хотелось обрушить на голову Танхума все проклятья, какие только она знала: «Покарай его господь до седьмого колена!», «Разрази его гром, и ударь в него молния!» Она с радостью надавала бы ему затрещин, чтоб он запомнил Гинду на вечные времена! Но вот беда – здесь, в синагоге, не добраться до него: как поднимешь скандал в святом месте? Да и на улице не очень-то полезешь на крепкого мужика с кулаками.