Три Царя
Шрифт:
— Заткнешься ты когда-нибудь, али нет? Ты, скотина, где, борзости такой набрался, а? Клянусь священной секирой Сварога, ежели пасть свою еще раскроешь сегодня или сморкнешься на пол как свинья, я тебе второй глаз вырву к…
— Господа, разбойники, — слегка повысил голос повар с увесистым кинжалом на поясе. — Ежели драку затеяли, то прошу из схрона вон. Жранина почти готова.
— Наконец-то! — не выдержала женщина, облизывая кончик свежей самокрутки.
— Обратно к нашим баранам, — Мира явно не желала позволить заданному вопросу затеряться меж делом. — В кого ты палил,
— В ауку.
— В ауку? — с толикой недоверия и недоумения переспросила Мира.
— В ауку, — повторил Стервятник, кивая.
— Ну и как? — с явной ухмылкой в голосе спросила Дэйна, явно стараясь перевести разговор в другое русло. — Убил?
— Напугал.
Ей, как и Мире до зуда хотелось расспросить о подробностях побега Ярика и Балдура, но это было не то место, и уж тем более не те уши, которым можно было доверить такую историю. Револьвер всё еще оставался у Ярика, на что сразу обратили внимание обе женщины, а расширенные зрачки Стервятника возбуждали еще больший интерес.
Вдруг за дверьми стоны и крики прекратились и послышалось несколько глухих ударов, будто пару мешков с картошкой упали со стеллажа. Разбойники тотчас притихли, а Рогалик наполнял пустые тарелки. Седовласый захрустел пробкой бутылки, а затем поднатужившись откупорил.
С этим звуком дверь отворилась и в нос ударил резкий запах благовоний и кислого секса. В главной комнате показалась Регина, предводительница Гривастых, что с широкой улыбкой подошла к седоволосому и вырвав бутылку из рук, сделала пару глубоких глотков. Рогалик потянулся за второй.
В народе молва о разбойничьем отряде ходила, как и любая сказка. Люди, меридинцы и все расы Бролиска слышали об их деяниях. Однако Регина, бесстрашный вожак, стремительная атаманша носила отдельный образ. Люд описывал её как человека, да только ростом выше полувеликана, умом острее аноста, и красотой знатной меридинки. Собирательный образ ходил по рукам, меняясь из уст в уста, однако правды так никто и не знал.
Человеком она не являлась, но выше такого была. Умом аностов не превосходила, зато хитростью брала в десятки раз. Красотой, однако не обделили ее боги, насколько можно было рассудить для лисы с телом человека, коей она и являлась. Гордая осанка, грация в движении, огненная шубка в любое время дня, выглядела как царский шелк. А взгляд, взгляд настолько смертоносный и желанный, одновременно притягивал своей загадкой и отталкивал дрожью в коленях. Мало кто знал как она выглядела, еще меньше знали её настоящее имя, но лишь избранные падали на колени перед ней и бились челом в пол, ибо она являлась третьей и последней царицей мира личьего.
В отличие от остальных она не находила радости в диком и примитивном существовании или пёстрых шелках придворной жизни, однако не могла отказать себе в удовольствии золота. Единственное в чём таилась её услада, это привольная жизнь от законов как мирских, так и божьих, и постоянная жажда унижения своего родного серого брата.
Обтянутая в разбойничью кожаную тунику с широкими вырезами на груди и бедрах, что обнажали редкие шрамы, она стала центром внимания всей землянки. Браслеты и украшения из редкого белого золота смотрелись воистину царски, а драгоценные металлы, добавляли ей статуса.
Ярик потупил взгляд в пол и поправил ворот своего плаща, отворачивая взгляд. Горлорезы притихли, один из них вынес стул, что, в стать ей, выглядел как трон. Царица сладко оторвалась от горлышка бутылки и, облизнувшись, села. Ей, как атаманше подали яства первой, и убедились, что кубок не опустеет никогда. Упомянуть стоило, что ела она исключительно из золотой и серебряной посуды, никак не признавая глиняную и бронзовую.
— Здравствуй, — произнесла она безадресно, оставляя остальных гадать, к кому же было даровано сие обращение.
— Приветствую тебя, — ответил Балдур, зная, что богов в разговоре с ней лучше не упоминать. — Благодарим тебя…
Регина проглотила первый кусок жареной картошки с мясом и грибами, и затем вкусив щей, одобрительно кивнула Рогалику. Он поспешил наполнить посуду остальных.
— Как бы ты ни был мне интересен, Красный Стервятник, сейчас меня привлекает более апофеозная фигура, — ответила она, вновь лишь смотря перед собой.
Ее голос был сладок словно мед, но при этом будто проникал иглами внутрь сознания. Она могла говорить нежно, а ее собеседник мог сгорать от боли и унижения или же наоборот гореть глазами полными страсти. Ярик сквозь зубы выругался, и сев ровно ответил:
— Привет, Регина.
— Как объясняться будешь? Как извиняться? — протянула она.
— Да никак, — засмеявшись, ответил тот. — Как видишь, я вернулся туда, где принадлежу, вот и вся моя история.
— И даже ничего не добавишь? — ледяным голосом продолжила она, что пронзил присутствующих словно метель.
Ярик выпалил как на духу:
— Холодными ночами в полном одиночестве вспоминал тебя, и твоё теплое… радушие, как и всю ганзу славную, врать не стану. Тянуло меня к вам горлорезы, что твой пень, только вот все никак дойти не мог. Что уж прошлое тревожить, как сложилось, так сложилось. Главное я рад все ваши кривые рожи видеть вновь, последнее конечно не относиться к твоему божественному лику, манящая своим величием Регина.
На столе невесть откуда появился запеченный в углях и яблоках гусь. Никто из гостей не заметил из какой такой печи его достал Рогалик, но пах надо было сказать он отменно. Царица сорвала с пояса позолоченный кинжал и резко вонзила его в тушку, отрезая добротный кусок грудинки.
— Если я захочу, чтобы твой язык оказался у меня меж ног, мы отправимся за одну из этих дверей.
Последние слова прозвучали с явной ноткой угрозы. Злить еще одного царя, Балдуру хотелось так же, как и иметь третью ногу.
— Извини меня, Регина, я и забыл какая ты…
В тот момент чуть не случилось не поправимого. Видят боги еще одной стычки с существом высшего порядка они не переживут, тем более в таком состоянии. Лиса клацнула челюстью так сильно и быстро, что на нижней губе выступила тоненькая струйка крови. Дэйна прижала Сырника к бедрам, Мира следила за реакцией, а Балдур. Балдур сидел абсолютно спокойно и ровно, все еще с той самой дурацкой ухмылкой на лице.
— Бойкая, — докончил рыжеволосый.