Три Царя
Шрифт:
Женщина схватила его за хвост, от чего Сырник раздражительно задергался, но внезапная волна бессилия практически окатила его словно его заковали в кандалы. Она выкрикнула нечто неразборчивое, а затем широко размахнувшись ударила его о стену, а затем о камень. Шерсть Сырника обрела естественный сероватый оттенок, сквозь которую начали сочиться первые струйки алой крови.
Он оказался в беспомощной позе на полу, и всё что ему оставалось, это наблюдать. Наблюдать за тем, как она делает очередной круг у тела Балдура, словно внимательно изучая каждую молекулу его тела. Внезапно
— Это всё? Может еще раз попробуешь? Уж слишком беспомощный ты. Я удивлена, что он держал тебя при себе всё это время. Может ты и вправду не более чем питомец?
Сырник сложил губы и умудрился плюнуть кровью, что широким пятном распласталось на штанине убийцы.
— Паскуда.
Женщина прошлась дулом револьвера по пятну, и в её взгляде разгорелось недовольство. Сырник колебался в мыслях. С одной стороны, это был его шанс, вывести её из себя и выиграть время, попытавшись вернуть контроль над духом. С другой стороны, он не мог обещать, что ей быстро всё надоест, и она попросту разнесет его по холодному полу, одним выстрелом из револьвера Балдура.
Вдруг произошло то, чего Сырник явно не ожидал. Незнакомка, набрала воздуха в лёгкие, будто то вот-вот завопит, но вместо этого она под хруст костей выгнула диафрагму в неестественное положение и замерла. Через пару мгновений, ком, что нарастал глубоко внутри груди, подошел к горлу, и она выхаркнула густую жижу болотно-зеленого цвета. Женщина с удовольствием наблюдала за тем, как жидкость словно живая, медленно и угрожающе подбиралась к лицу Балдура.
Сырник сумел подняться на ноги, как его охватила паника ужаса. Могло показаться, что незримые руки, удерживали каждую мышцу его тела, запрещая даже моргнуть. Он ощутил себя чертовски беспомощным, и этому было объяснение. Могильный свет, он почуял его запах сразу же, как он вырвался из глотки убийцы.
Сырник безвыходно наблюдал за происходящим и бесился от собственной бесполезности. Ведь в конце концов, без способности трансформироваться, он был всего лишь мелким зверьком, даже не аури. В былые времена, когда его гордому народу не приходилось скрываться среди возведенной цивилизации, и до того, как народы нашли применение навыкам маленьких трюкачей. В те времена, если аури терял способность контролировать дух, его изгоняли прочь. В тот момент Сырник ощутил, то, с чем Балдур жил всю свою жизнь.
По его телу забегали холодные капли пота, что тут же сворачивались в шипастые соляные комки. Субстанция могильного света добралась до лица человека, жадно чавкая, проникая в рот и ноздри. Сырник мог поклясться в тот момент, что услышал довольное урчание, что исходило от отвратной жидкости. Убийца сильнее придавила голову стервятника ногой, а затем проговорила мужским басом.
— Отверженный. Не более чем пустышка, как и твой зверь на привязи, — свободную руку она спрятала в рукаве, и через момент, оттуда показалась сиреневая дымка духа. — Как только моя госпожа могла подумать, что ты это он? — дымка рассеивалась и захватывала своим касанием окружающие стены.
Они менялись. Не просто, как лето сбрасывает лесной наряд, наряжаясь в золотистые меха осени. Это не было похоже ни на отблеск света среди ночи, ни на что-либо, что маленький аури видел за свою жизнь. Дымка стелилась плотным слоем, буквально рождая мясистую и пульсирующую плоть, поверх той, что уже была.
— Прекрати! — завопил Сырник. — Бьешь, как паскуда, из-за угла! В честной схватке, Балдур бы тебя уделал, да и обоссал после. Бейся со мной ублюда! Бейся на равных или заройся в нору, и издохни наконец!
— Отверженный, — продолжала она мужским голосом, игнорируя Сырника. — Столько шума вокруг одного эксперимента. Столько слов, и ты даже им не оказался. Твою плоть даже не используешь, слишком уж прокаженной гнилью пахнешь, а вот аури я заберу. Принесу госпоже, она найдет ему применение.
Могильный дух практически поглотил лицо Балдура, как на удивление обоим, лежа в луже собственной крови, что растекалось из его черепа, он открыл один единственный глаз. Взор, молнией врезался на убийцу. Взор полный ненависти и ярости. Окровавленный взор. Затуманенный неистовством, что говорил лишь одно — убивать!
— Балдур! — не смог сдержаться Сырник.
Лицо убийцы внезапно изменилось, а болотная масса, завизжав как побитый кот, метнулась в дальний угол и сжалась в комок, постанывая. Женщина стиснула зубы, вцепляясь взглядом в глаз человека.
Что это? Откуда такая ярость? Среди её жертв были и те, что не собирались расставаться со своей шкурой без схватки, но такой неистовости?! Такой она не видела даже свою госпожу.
Она надавила сильнее на голову, желая выдавить тот самый глаз, а затем размозжить его по полу. Как он посмел? Как он смотрит на меня? Как он всё еще жив?
Человек выхаркнул болотную массу и криво улыбнулся.
— Балдур! — заорал Сырник во весь голос. — Вставай, паскуда прокаженная!
Она не выдержала. Женщина занесла револьвер человека над ним и, стиснув зубы, нажала на курок. Револьвер ревел до тех пор, пора сухим стуком не прозвучал боек оружия.
***
Уже ставший привычным шум морским волн, что бились о камни, у самого берега остались позади. Бесцветное солнце в своем зените нещадно припекало в спину, а шершавый песок хрустел под ногами, растираясь об асфальт.
В который раз оказавшись в этом месте, Балдур, открыв глаза, сразу сорвался с места. Он в мгновение покинул берег, пока песок вновь не пытался им овладеть. Обрывистые, словно вырванные из земли сорняки, дома так же парили в воздухе, разваливалась слой за слоем.
Он чувствовал чьё-то присутствие. Яркое, звонкое и острое ощущение разрывало его изнутри и направляло компасом к неизвестной цели. Балдур оказался среди пустых улиц полиса, правда не мог сказать какого именно. Он мог поклясться, что когда-то бродил среди этих улиц. Он узнавал камни, помнил травинки, но память об этом месте, зарылась глубоко в недрах его сознания.