Три Царя
Шрифт:
— Вот ты ему, паскуда, сам и скажешь. Не слушает он нас, грит надобно так, чтоб село от проклятья сбавить-то. Токмо срать мне хотелось на все ваши проклятья и прочую чепуху. Мне в кабацкую надо!
— Твои бы слова… — едва слышно произнес Стервятник.
— Так что давай, бери свою крысу ручную и бягом в «Крот» чтоб всё объяснил и двери открыли, а то зубы выбью, кости переломаю, а башмак свой так глубоко в гузку засуну, что всякой сапожник смогет набойки стальные через глотку клепать. Будут тебя бабье да мужики звать Сапостой! Понял меня?
— Я не понял, — прервал молчание
— Потому что сапог мой у него в глотке стоять будет! Через задницу!
— О! — многозначно почесал редеющую макушку тот, переваривая информацию. — Ха-ха, эвано как завернул, Сапостой, Ха-ха.
— Балдур, давай их перебьем, а мелкому я самолично глотку разгрызу и разорву.
Слова холопов особенно зацепили гордость и самомнение Сырника, и тот впился руками человеку в плечо, и скалил свои маленькие, но острые зубы. Стервятник закрыл глаза и глубоко вдохнув вновь попытался пройти сквозь. Он на своем опыте знал, они чужаки, и любой конфликт с местными может перерасти в потенциально неприятную ситуацию, а Балдур имел редкую аллергию на них.
— Ишь какой непонятливый! 3/4 вновь пригрозил брюхастый, а Балдур почувствовал, как смердящая испражнениями и алкоголем ладонь тянется к его лицу.
Он автоматически нырнул и сделав полуоборот выхватывая нож, и занес его ровно над брюхастым. В следующую секунду он вернул контроль разума над телом, и успел остановится ровно посреди локтя, оставляя маленький и совсем тоненький порез. Брюхастый взвыл больше от страха, чем от боли, и попятившись назад, упал в грязь.
— Ты чего остановился? — возмутился разъяренный Сырник.
В этот же момент колебания, Балдур открыл свою спину, и получил по голове чем-то тупым и холодным. Звон колокола разнесся в его черепушке, а сам человек сделал несколько шагов в сторону, и сухо саданул кривоносому по ребрам. Нож моментально оказался в ножнах, а сам Стервятник больше не останавливался.
Следующим он добавил увесистый апперкот, а затем схватив холопа за шею нанёс тяжелый удар коленом, в конец превращая его нос в раздавленную лепешку. Брюхастый оправился довольно быстро и попытался схватить человека своими волосатыми ручищами. Балдур вновь почувствовал отвратительный запах, который, казалось, теперь исходил от всего нападавшего.
Секунда промедления и он оказался бы в медвежьих объятых, поэтому Стервятник рванул на встречу, и ухватился за его широкую талию. Брюхастый пошатнулся, а гравитация сделала всё остальное. Они оказались на земле, и Балдур зажав меж ног его правую руку, сперва вывихнул плечо, а затем послышался отвратительный хруст, после чего брюхастый завыл как дитя.
Оставалось еще двое, и человек понимал, что ему нужно как можно скорее оказаться на ногах, но холоп, с перевязанным пожелтевшим бинтом глазом широко расставив костлявые руки бежал на Балдура забавной крабьей походкой. Он не смог встать кульбитом, так как на плече сидел Сырник.
Во время падения на сальное брюхо холопа, маленький Аури успел схватить камешек, рыбий обглоданный скелет, небольшую палочку и невесть откуда взявшейся бечёвкой мастерил дротик. Балдур перекатившись в сторону резко встал, а Сырник зажмурив один глаз и, высунув язык в сторону, метнул самодельным оружием. Дротик угодил прямиком в здоровый глаз бегущего, от чего тот схватился за лицо и упал в грязь.
— Второй подбили! — завопил хилый. — Ослепили Филю нашего в конец, караул, помогите!
Сырник закручивал камешек в остатки веревки, мастеря своего рода цеп, и с маниакальной улыбкой смотрел на худого, что, спотыкаясь, пытается убежать. Балдур нащупал небольшую рану на затылке и поморщился, медленно идя за тем, кто оскорблял Сырника и нанёс предательский удар в спину. Сырник покручивал в руке цепом, и был готов бросится с плеча человека, прямиком на холопа, как внезапно показалась крупная фигура.
Мужчина схватил одной рукой худого за шею, да с такой силой, что тот подпрыгнул на месте, и уложил на сырую землю. Брюхастый все еще ныл и посапывал со сломанной рукой, кривоносый держался за лицо, что было всё покрыто кровью, ослепший Филя, орал во всю глотку, лишь худой удивленно смотрел на человека.
— Вы чего это тут устроили, шлюхины вы дети? Вчетвером на гостя нашей деревни, разве так у нас принято? Так гостей встречают? Да вас высерков безродных стоило бы в лес вывести, да таких навешать, чтоб запомнили на всю жизнь! Прочь с глаз моих раны зализывать, пока я не добавил.
Худощавый, широко раскрыв глаза, лишь мычал в ответ и кивал головой. Он помог встать слепому, накричал за безносого, чтоб тот поторопился, и пнул по пузу Брюхастого. Весь квартет позорно ретировался с поля боя, оставляя Балдура и Сырника в задумчивости о личности мужчины.
— Вот упыри на мои плечи, — злобно процедил он. — Прощения прошу, господин сборщик, совсем с ума местные посходили от скуки. Целыми днями лишь бы, извиняюсь за выражение, всадить кому, да засадить, и не обязательно в таком порядке.
Перед ним стоял действительно крупный мужчина с заветренными щеками, широкими плечами и огромными грубыми руками. Он потер ладонь о ладонь, и вытерев о штаны, протянул для рукопожатия. «Моряк, корабельщик», — подумал Балдур и пожал в ответ.
— Я Корабельщик, приятно, господин сборщик.
— Балдур, — ответил он. — а это Сырник. Имя то у тебя есть?
— Корабельщик, так меня и зовут. Сколько здесь живу, никто по-другому и не называл, да как-то со временем и притерлось, так что и вы меня можете так звать. У вас, наверное, вопросы есть о происходящем, и так полагаю на ту сторону Янтарного переправа нужна?
— Именно, — согласился Сырник, убирая импровизированный цеп за пазуху и протягивая маленькую ручку.
Корабельщик пару секунд колебался, не зная, как аккуратно пожать её в ответ и не сломать своими грубыми ручищами. Он посмотрел на лицо Балдура, в глазах которого ничего необычного не происходило, и решил просто протянуть в ответ. Хватка Сырника его впечатлила для существа подобных размеров, после рукопожатий он указал в сторону пристани.
— Пройдемте тогда к моему кораблю, там и сесть, где есть, и поговорить спокойно можно. Народ там давно уже не ходит.