Три чашки чая
Шрифт:
Мортенсону с трудом удалось скрыть разочарование. Из-за того что он трижды откладывал вылет, в Корфе он попал лишь в середине октября — на месяц позже обещанного срока. Времени до наступления зимы оставалось совсем мало.
На этой неделе можно было уже возводить стены, думал он — и во всем винил себя. Он не может вечно ездить в Пакистан. У него есть жена, ему нужно строить карьеру. Хотелось как можно быстрее закончить строительство, чтобы заняться собственными делами. А теперь из-за зимы все снова придется отложить. Мортенсон раздраженно пнул ногой камень.
«Что случилось? — на балти спросил его незаметно подошедший
Мортенсон сделал глубокий вдох. «Почему вы не начали стройку?» — спросил он.
«Доктор Грег, когда ты уехал, мы обсудили твой план, — сказал Хаджи Али. — И решили, что глупо тратить твои деньги на то, чтобы платить лентяям из Мунджунга или Асколе. Они знают, что школу строит богатый иностранец, поэтому будут работать мало и запросят много денег. Поэтому мы вырубили камни сами. На это ушло все лето, потому что многие мужчины ушли работать носильщиками. Но не беспокойся. Все твои деньги в целости лежат в моем доме».
«Меня беспокоят не деньги, — объяснил Мортенсон. — Я хотел подвести здание под крышу до зимы, чтобы детям было, где учиться».
Хаджи Али положил руку на плечо Грега. «Я благодарю всемилостивого Аллаха за все, что ты сделал, — сказал он, улыбаясь. — Но люди Корфе жили без школы шестьсот лет. Что значит еще одна зима?»
«МЕНЯ БЕСПОКОЯТ НЕ ДЕНЬГИ, — ОБЪЯСНИЛ МОРТЕНСОН. — Я ХОТЕЛ ПОДВЕСТИ ЗДАНИЕ ПОД КРЫШУ ДО ЗИМЫ, ЧТОБЫ ДЕТЯМ БЫЛО, ГДЕ УЧИТЬСЯ».
Возвращаясь в дом Хаджи Али по пшеничному полю, Мортенсон через каждые несколько метров останавливался, чтобы поздороваться с жителями деревни. Женщины, возвращавшиеся с полей, наклонялись, чтобы подобрать колоски, оброненные по дороге. Они выгружали снопы из корзин, а потом снова шли на поле. В их головных уборах что-то ярко поблескивало. Присмотревшись, он понял, что это кусочки его нейлоновых веревок. В Корфе ничто не пропадало даром.
Той ночью, лежа рядом с Туаа на крыше дома Хаджи Али, Мортенсон думал о том, каким одиноким был тогда, когда спал здесь в последний раз. Он подумал о Таре, вспомнил, как она махала ему рукой в аэропорту, и его охватило такое ощущение счастья, что он не смог сдержаться, чтобы не поделиться им с Туаа.
«Ты спишь?» — прошептал Мортенсон.
«Нет, не сплю».
«Мне нужно тебе что-то сказать. Я женился».
Раздался щелчок, затем в лицо ударил луч фонарика, который он подарил Туаа в прошлый свой приезд. Балти сел и внимательно посмотрел на Грега, чтобы убедиться, что он не шутит.
Наконец Туаа понял, что его не разыгрывают. Он радостно вскрикнул и замолотил Мортенсона по плечу. Потом откинулся на солому и удовлетворенно вздохнул. «Хаджи Али говорил, что доктор Грег выглядит по-другому, — засмеялся он. — Он все знает. Могу я узнать ее прекрасное имя?»
«Ее зовут Тара».
«Та… ра, — повторил Туаа. (На урду это слово означает „звезда“.) — Она красивая, твоя Тара?»
«Да, — ответил Мортенсон и почувствовал, что краснеет. — Красивая».
«Сколько коз и баранов ты должен отдать ее отцу?»
«Ее отец умер, как и мой. В Америке не платят за невест».
«Она плакала, расставаясь с матерью?»
«Она рассказала матери обо мне, только когда мы поженились».
Туаа какое-то время молчал, обдумывая
«На свадьбах самый печальный момент — это расставание невесты с матерью, — рассказывает Мортенсон. — Я видел, как мужчины из семьи жениха со всей силой отрывают невесту от матери, а женщины рыдают и кричат. Если девушка из отдаленной деревни, вроде Корфе, она знает, что может никогда больше не увидеть своих родственников… А до свадьбы происходит торг. Отец жениха отдает мешки с мукой и сахаром, обещает пригнать коз и баранов, а отец невесты складывает руки и отворачивается, требуя больше. Когда цена кажется ему приемлемой, он поворачивается и кивает. И тогда начинается веселье».
НА СВАДЬБАХ БАЛТИ САМЫЙ ПЕЧАЛЬНЫЙ МОМЕНТ — ЭТО РАССТАВАНИЕ НЕВЕСТЫ С МАТЕРЬЮ. ЕСЛИ НЕВЕСТА ИЗ ОТДАЛЕННОЙ ДЕРЕВНИ, ВРОДЕ КОРФЕ, ОНА ЗНАЕТ, ЧТО МОЖЕТ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ УВИДЕТЬ СВОИХ РОДСТВЕННИКОВ.
На следующее утро на своей тарелке Мортенсон увидел вареное яйцо — редчайшее лакомство в Корфе. Сакина с гордостью улыбалась ему из «кухни». Хаджи Али очистил для гостя яйцо и объяснил: «Ты должен быть сильным, чтобы иметь много детей».
Сакина прикрыла лицо шалью и рассмеялась. Хаджи Али терпеливо ждал, пока Мортенсон допьет вторую чашку чая с молоком. А потом расцвел улыбкой. «Пойдем строить школу», — сказал он.
Они поднялись на крышу, и Хаджи Али созвал всех мужчин Корфе собраться на площади у мечети. Мортенсон взвалил на плечо пять лопат, вывезенных из полуразрушенного отеля Чангази, и пошел следом за Хаджи Али. К мечети уже стекались мужчины.
Мечеть Корфе… Письменности у балти нет, поэтому история этого народа сохраняется в устных рассказах, которые передаются из уст в уста. (Каждый балти может перечислить своих предков на протяжении десяти-двадцати поколений.) Все жители Корфе знали историю своей деревянной мечети с глинобитными стенами. Ей уже около пятисот лет. На протяжении веков она приспосабливалась к изменяющейся среде точно так же, как и люди, которые приходили сюда молиться. До того как в Балтистане окончательно утвердился ислам, это был буддистский храм.
Впервые с момента приезда в Корфе Мортенсон вошел внутрь храма. До этого он почтительно держался поодаль и от мечети, и от муллы по имени Шер Такхи. Грег не знал, как мулла относится к тому, что в деревне появился неверный, который к тому же хочет дать образование местным девочкам.
ПИСЬМЕННОСТИ У БАЛТИ НЕТ, ПОЭТОМУ ИСТОРИЯ ЭТОГО НАРОДА СОХРАНЯЕТСЯ В УСТНЫХ РАССКАЗАХ, КОТОРЫЕ ПЕРЕДАЮТСЯ ИЗ УСТ В УСТА.
Шер Такхи улыбнулся и подвел Грега к молельному коврику. Мулла был маленьким и хрупким, в бороде его уже явственно проглядывала проседь. Как и большинство балти, живущих в горах, он выглядел лет на десять старше своего возраста. Он по пять раз в день созывал правоверных мусульман Корфе на молитву, причем без всяких усилителей, потому что обладал очень сильным голосом.